Сиротка оставался стоять у стены, привалившись к ней плечом. Слезы выступили на его глазах.

— Сволочь я, гад недорезанный! Ну, прости, братан! Рассудок помутился. Прости! Больше никогда в жизни!.. Ты вспомни, разве я когда-нибудь подводил? Первый же раз! Прости!

— Садись и пиши список тех, кому должен, никого не забудь. — Бильбао сощурил глаза, словно вспоминал что-то, потом спросил: — В этом списке будут Лукаш и Захар Скрипка?

Сиротка поднял упавший стул, поставил его на место, присел, теперь робко, почти на краешек:

— Знаешь, Серега, я ведь вел всю бухгалтерию, привез записи сюда. Они у меня дома. Я заодно заеду и за этой тетрадкой, все выпишу с нее… А Лукаш и Скрипка там есть. Им, правда, не много причитается.

— Где они сидели, под Архангельском?

— Ну да, в Пуксе.

— А чем занимались перед твоим отъездом сюда?

— Лукаш — основной профессией. Кошельки тырил. Может, его и посадили уже. Захар Скрипка работал в своем колхозе.

Лукаш еще раз оглядел квартиру, недоверчиво покрутил головой:

— Это что, действительно моя одноходочка?

— Служебная, — скрывая улыбку, сказал Бильбао.

— И у Скрипки такая же?

— Примерно.

— Черт возьми! У меня никогда в жизни не было своего угла, не считая шконки в зоне. Родительский дом не в счет, там всегда такой бедлам творился, что я терпеть его не мог.

— Давай все-таки ближе к делу, — напомнил Бильбао. — Ты можешь мне помочь?

Лукаш потрогал рукой упругость кресла, сел, покачиваясь, блаженно улыбнулся:

— То, что ты просишь, — не задача, а одно баловство. Корешей мне тут найти — раз плюнуть. Ни одного города в Союзе нет, где бы я братьев по профессии не встретил. Мы друг друга с полувзгляда видим. Я с ними общий язык найду, не в том смысле, что лагерный…

Бильбао тоже сел на соседнее кресло:

— Ты много говоришь.

Лукаша эта фраза, похоже, задела за живое.

— Думаешь, я болтун? Клянусь, завтра вечером скажу, где находится Леша Шанс и как лучше с ним повидаться. Честно признаюсь: не хочется выступать в роли моссера, вроде как своего закладывать, но этот Шанс — вшивый, его и в зоне не терпели… У меня что, и ключи от этой квартиры будут?

Бильбао вытащил из кармана ключ на брелке и бросил его Лукашу:

— Держи.

Лукаш поймал, тотчас сунул в карман, словно боясь, что его отберут, но потом счастливо, по-мальчишески, рассмеялся:

— Веришь, последние недели по сараям и пустым дачам ночевал. А тут — ванная, зубная щетка, мыло, сортир и в нем даже рулон бумаги…

— И неплохая оплата за выполненную работу.

— Мне Сиротка уже немного подкинул, когда сюда приглашал.

— Те деньги я тебе был должен. Теперь за работу заплачу.

— Долгов никогда не помню. А это не работа, честно говорю. Баловство. Ты только подскажи, где тут рынок и где мужики бомжуют.

Следующим вечером они сидели в этой же комнате на этих же креслах. Разница состояла лишь в том, что Лукаш был отмыт, причесан, одет в чистую футболку и новые, еще с этикеткой, синие джинсы. Когда Бильбао вошел в квартиру, Лукаш уже успел выпить полбутылки дорогого марочного вина. В пальцах его дымилась тонкая ароматная сигара.

— Когда делаешь дело, лучше не пить, — сказал Бильбао.

Лукаш тотчас наполнил уже два стакана янтарной жидкостью:

— Такую задачу можно выполнять и пьяным.

— Ты что-нибудь узнал?

Тот принял вид глубоко оскорбленного человека:

— Как это — «что-нибудь»? Это не город, а одна сплошная малина, тут, оказывается, все свои. Я сделал вид, что куш сорвал, угостил их, и… Я с Шансом два часа назад за встречу выпил, можешь поверить? Зону вспомнили, корешей… Он уже тепленьким был. Как ты и просил, я с ним ни о чем ни слова, только о зоне. И правду говорю: закладываю его с удовольствием. Как был он дерьмом, так дерьмом и остался. А если на «мокрое» дело пошел, то пусть ответит, гад!

Лукаш готов был сразу же ехать в дачный поселок и показывать, где таится Акимов по прозвищу Шанс, но Бильбао решил, что светиться вместе им не стоит, — коль Лукаш уже был сегодня там, то его может кто-то узнать.

— Мы с Захаром справимся. А ты сиди дома, если понадобишься — позвоним.

— Буду сидеть хоть сто лет. Можешь даже не предупреждать — никакого желания покидать эти стены не испытываю.

Дачный поселок был старым, только на окраинах его стали появляться каменные особняки, а в центре стояли в основном простенькие бытовки, покрашенные в один цвет: бледно-голубой. Утро выпало будничное, народ, торопившийся на работу, уже схлынул с автобусных остановок, уехали и владельцы легковушек. Теперь в поселке оставались в основном пенсионеры с детьми.

Бытовой домик, где, по информации Лукаша, отсиживался Акимов-Шанс, стоял по окна в бурьяне, на положенных сотках грядки даже не прослеживались. По крайней мере, в этом сезоне огородом здесь никто не занимался, и потому вполне логично смотрелся на двери большой амбарный замок. Хорошо, Лукаш предупредил, что замок этот висит на одной петле и входу в дом никак не мешает.

Бильбао и Скрипка прибыли в поселок так рано, что во многих окнах тут горел еще свет. В этих — тоже. Сейчас уже почти девять утра, а сквозь неплотно прикрытые шторы, если присмотреться, видна светящаяся лампочка.

— Может, выключить забыл? — предположил Захар. — Как с вечера нажрался и заснул, так и… Со мной когда-то тоже такое было.

Бильбао оглядел улицу. В конце ее бабка гнала двух коз. Подождав, когда она свернет за угол, он легонько хлопнул Скрипку по плечу:

— Ладно, идем. И никакой самодеятельности, действуем так, как договорились.

Неспешной походкой праздношатающихся они подошли к калитке. Та была без запора, легко открылась. Теперь по бурьяну обогнули домик так, чтобы пройти вдоль глухой стены, а не под окнами. Все. Вот она, дверь. Бильбао легко нажал на нее — лишь чуть поддалась. Заперта изнутри на крючок. Такой вариант был предусмотрен.

— По счету «три», — сказал Бильбао.

Два нехрупких плеча врубились в дверь, и она распахнулась — то ли с петель сорвалась, то ли крючок с косяка выскочил — некогда было смотреть.

Комнатка была крохотная, тут размещались только узкий шкаф, стол и кровать. Стол был уставлен коряво открытыми банками консервов, огрызками хлеба и бутылками. На кровати лежали двое: обнаженный мужик и женщина, тоже в костюме Евы. Женщине было лет двадцать пять, она не испугалась, не засуетилась, тут же легко вскочила с кровати, начала деловито одеваться, подбирая с полу свои вещи. Даже улыбнулась при этом Бильбао.

Шанс тоже сел на кровать, стянув несвежую простыню на колени. Похожий на ощипанного воробья, тонконогий, темный от загара, он не запаниковал, потер ладонями виски — видно, от попойки болела голова: