– Думаешь, Маг заказал мое похищение? Директор моей школы?

– Думаю, Маг способен на все. Ты не согласен?

Напротив, я тоже так считал. Но Фиона винит Мага во всем. Поэтому сложно воспринимать ее слова всерьез, даже после того, как она спасла твою жизнь, убив обидчиков.

В этот момент мне как раз хотелось залечь на дно.

– Ах! – произносит Фиона. – Вот еще.

Она выудила из своей безразмерной сумки мою волшебную палочку – из отполированной слоновой кости с кожаной ручкой – и сунула мне в карман шорт. Я достал ее.

– Итак, – начала тетя, – очевидно, ты не вернешься в школу, прямо в лапы этого мерзавца.

– Напротив.

– Бэзилтон! – Она произнесла мое имя полностью, все три слога, значит настроена серьезно.

– Он не тронет меня в школе, – возразил я, – у всех на виду.

– Баз, нужно отнестись к этому серьезно. Он снова напал на нашу семью, в открытую.

– Я и так серьезен. Но я буду больше полезен в качестве шпиона, а не солдата. Это всегда говорили Семьи.

– Так мы говорили, когда ты был ребенком. Теперь ты мужчина.

– Я студент! Что бы сказала моя мать, если бы узнала, что ты забираешь меня из школы?

Фиона фыркнула и покачала головой. Мы по-прежнему стояли на обочине. Тетя открыла для меня дверцу:

– Забирайся, ты, подлый манипулятор.

– Только если отвезешь меня в Уотфорд.

– Сперва домой. Отец и Дафни хотят тебя видеть.

– А потом в Уотфорд.

Она подтолкнула меня к машине:

– Господи! Да. Если ты сам захочешь туда поехать.

Конечно же, я хотел поехать в Уотфорд…

После того, как повидал отца. А моя мачеха пролила слезу. И еще я проспал двенадцать часов под очередной грудой исцеляющих заклинаний.

Я провалялся в постели две недели.

Все пытались уговорить меня остаться подольше.

Привели даже Веру, мою старенькую няню, чтобы вызвать у меня угрызения совести.

Вера из нормалов. Она списывает все наши странности на то, что мы якобы члены мафии. Когда становится слишком сложно, отец накладывает на нее заклинание наивности.

Но спустя две недели я вылез из постели, упаковал сумки и сел на переднее сиденье в машину Фионы.

– Я ее угоню, если понадобится! – прокричал я водителю. – Или же угоню автобус!

Ни при каких условиях я не мог пропустить учебу: это мой последний год. Последний год в башне. Последний год на футбольном поле. Последний год, когда я могу помучить Саймона, прежде чем наше противостояние перерастет во что-то более постоянное и менее занимательное.

Мой последний год в Уотфорде, месте, где я в последний раз видел свою мать… Нет уж, черт побери, я намерен вернуться!

Фиона вышла на улицу, шагая в своих тяжелых черных ботинках «Док Мартинс» (это неизменно), и открыла мою дверцу.

– Садись назад, – сказала тетя. – Переднее место для тех, кого никогда не похищали чертовы тугодумы.

Я буквально чувствую, как Сноу пялится на меня через весь класс, – серьезно, чувствую. Он настолько взвинчен, что его магия расползается по всему помещению.

Иногда в такие моменты меня подмывает отвести его в сторонку и сказать: «Сноу, дыши глубже. Отпусти это. Хоть немного. Пока ты не устроил очередной пожар. Что бы тебя ни беспокоило, это не поможет».

Но я никогда так не поступаю. Не отвожу его в сторону. Не успокаиваю. Вместо этого я подкалываю его, пока он не срывается.

Вот что у Сноу получается лучше всего. Он ничего не планирует и не атакует – он срывается, а когда это случается, он сметает все на своем пути.

Он и сам наполовину чертов тугодум. Маг выдает Сноу огнеупорные рукавицы и одеяла и позволяет сорваться в указанном направлении. Я сам видел это. Наверное, чаще, чем кто-либо, за исключением Банс…

И еще тело Сноу становится размытым, как реактивный двигатель. Его аура вспыхивает искрами. Волосы отражают свет, а зрачки сокращаются, пока глаза не становятся насыщенного голубого цвета. Обычно Сноу держится за свой меч, поэтому пламя начинается оттуда – хлещет по рукам и запястьям, танцует на лезвии клинка. Кажется, это действует ему на психику. Наверное, мозг Сноу отключается, когда он начинает раскачиваться. В итоге сила изливается из него волнами. Опустошающими, всепоглощающими волнами. Доступа к такой силе нет ни у кого из нас. Мы даже не можем представить себе ее размах. Она струится из него, как из чаши, оставленной под водопадом.

Я наблюдал это вблизи, стоя с ним бок о бок. Если Сноу знает, что ты рядом, то он защитит тебя. Не понимаю, как он это делает и почему. Но это очень похоже на него – направить те крохи самоконтроля, что у него имеются, на защиту других.

Минотавр заводит свою волынку. Спрягает глаголы, которые я знаю с одиннадцати лет.

Сноу сверлит взглядом мой затылок. Его магия щекочет мне нос. Она густая, с запахом дыма. Будто горящая в костре сырая древесина. Окружающих это одурманивает, притупляет разум. Я наблюдаю, как Банс пытается сопротивляться – она сердито смотрит на Сноу. И на меня.

Я поворачиваю голову ровно настолько, чтобы он увидел ухмылку на моих губах.

Саймон

Сразу после занятий я возвращаюсь в нашу комнату, но База там нет. Его одежда висит в шкафу. Кровать заправлена. На полке в ванной снова красуются его пузырьки и тюбики.

Я открываю окна, хотя на улице морозец: за день я успел перегреться. За завтраком Пенелопе пришлось удерживать меня на месте. Я хотел ринуться к Базу и потребовать объяснений, где он пропадал. Я хотел… Наверное, я просто хотел убедиться, что это правда он. То есть… Это, конечно же, он.

Баз вернулся.

Баз жив! Насколько это возможно в его случае.

Выглядит он ужасно, бледнее обычного. Еще он похудел, а в движениях появилось что-то новое – медлительность. Будто к рукам и ногам у него привязаны грузы разного веса.

Хочется догнать его, сбить с ног и проверить, что к чему. Что с ним не так. И где он был…

Я жду в нашей комнате до ужина, но Баз не возвращается. Потом игнорирует меня в столовой.

Агату он тоже игнорирует. Она пялится на него не меньше, чем я, но вряд ли она опасается, что он вернулся убить ее. Она сидит за столиком в одиночестве, а я не знаю, огорчает меня это или злит.

Как и сама Агата – огорчает она меня или злит? И что я должен к ней чувствовать? Но сейчас я совершенно не способен думать.

– Я подумала, может, вечером нам позаниматься в библиотеке, – говорит за ужином Пенни так, словно у меня из ушей не идет пар.