достать и был уверен, что Алла выберет правильно. Но поскольку в квартиру их не пустили, они взяли мешок с собой и стали смотреть на свободе, вроде бы докопались до нужной бумаги неясного содержания. А когда захотели оповестить Шуру о своей находке, то оказалось, что инженер отбыл в неизвестом направлении.

Далее, в некоторой растерянности они опять ждали вестей от меня, но, не дождавшись, решили вернуть мешок с остальными бумагами. Миша отправился на ту квартиру и поцеловал опечатанную дверь. Соседи по площадке с ним сотрудничать отказались, Миша вернулся с пакетом обратно несолоно хлебавши. От инженера Шуры не было ни слуху ни духу, но вот я, наконец, объявилась, спасибо большое. К благодарности присоединился Миша, он отправил детей за телевизор и уселся на ручку моего кресла.

Я попросила время на размышление, заодно справилась насчет найденной улики, в основном из чистого любопытства, а также затем, чтобы протянуть это самое время. В запутанную и неприятную историю вляпалась бедная Алла, и хоть бы одна конструктивная мысль забрезжила, чем я могу помочь и что надлежит советовать! Не догадываясь о моих сомнениях, Алла достала из пакета фотографию небольшого формата, дала мне и сказала, что скорее всего, вот оно, что велел найти Шура. Потому, что…

Голос Аллы и неуслышанная реплика Миши отъехали вдаль, колокольчик в голове истерично звякнул и сменился тревожным гудением, сквозь набатный звон с трудом пробивались отрывочные мысли-вскрики. "Несомненно Наташа, ни с чем не спутаешь ее рыбкин профиль! А этот темный человек, вскинувший руки – вот он Нурлан из кино! Вот что мне заказали найти! Выманивали у Наташи! Вот из-за чего умер Веня Малик! Кто следующий, Господи, Боже мой! И зачем мне так повезло!" – думалось вне всякой системы.

Мишина рука оказалась у меня на плече, я потихоньку спустилась с колокольни, панический звон приглушился, вновь подплыли голоса.

– Здесь трудно узнать, – говорила Алла. – Но если представить, что он совершенно облысел, то несомненно вот этот человек и есть Шура Костин, лет на десяток моложе. Остальных мы не знаем, но думаем, что…

– Артист кино Нурлан Алибегов, – вступил в беседу Миша. – Мы думали, может, он связан с ограблением.

– Нурлан Алибегов умер полгода назад, – машинально сообщила я, и тут же подумала, что напрасно.

– Вот это номер, – озадаченно произнес Миша. – Действительно, покойник вряд ли занялся бы разбоем. Кстати, я вычислил, что девушка с косой – хозяйка всех бумаг.

– И квартиры, – вновь с ненужной добросовестностью доложила я. – Наталья Ржеутская, журналистка, известная.

– Вы ее знаете? – спросила Алла. (Не в бровь, а в глаз! Е.М.)

– Видела, встречала, – уклончиво ответила я. – Можно попросить у вас лупу? Я хочу посмотреть тщательней.

Миша пошел к детям добывать устройство, совершенно мне ненужное. Я видела Наташу Ржеутскую вблизи совсем недавно, и ее характерный профиль отчетливо врезался в память. Нет, никаких ошибок и совпадений, я держала в руках ту фотографию, ради которой Володя сводил меня в казино с Наташей. Разговоры про Нурлана и загадочные смерти он завел для одной цели: заставить Наташу показать снимок, выяснить, где он хранится, но так, чтобы хозяйка не поняла, кого и что интересует. А я присутствовала в качестве дымовой завесы, чтобы Наташа не догадалась. Видно, она что-то знает, или может сделать вывод. Или уже сделала. Вот она следующая потенциальная жертва. Интересно, Веня Малик знал или подвернулся под руку?

Я отвлеклась от размышлений, сказала Алле: "Я думаю", и машинально взяла чашку с кофе, Миша принес подкрепительный напиток вместе с лупой. Далее припомнился обрывок разговора в казино, и я спросила, нет ли в том мешке схожих фотографий. Миша вытряхнул пакет на диван, и скоро отыскались две карточки из той же серии. На одной из них та же компания сидела за чайным столом, только вместо юноши в очках, впоследствие ставшего инженером Костиным, рядом с Наташей сидел Дмитрий Гусев, господин из рекламы, без бороды и котелка. Надо понимать, начинающий оператор Гусев захотел увековечить себя в компании и доверил аппарат будущему инженеру Костину.

Последняя фотокартинка смотрелась интереснее всех, думается, что снимающий, наверное, оператор Гусев, увлекся необычной точкой съемки и запечатлел Наташу на борту движущегося трамвая. Салон расходился и поднимался необычным фотоспособом, окна и сидения, казалось, тоже находились в движении. В центре кадра ехала скамейка, на ней сидела Наташа, и снова повернувшись в профиль, слушала молодого человека с очень приятным лицом, он присутствовал на всех снимках. И запоминался светлой шевелюрой и необычайно симпатичным выражением лица, иного слова, как светлый, для которого не находилось.

Только одна мелкая подробность, уловленная мною, чуточку смягчала светлый до невозможности образ неизвестного. На трамвайном снимке было отчетливо видно, что юноша произносил речь не только для Наташи, но и для фотоаппарата. Ко всему прочему ему явно льстило, что умная девушка в очках внимает столь самозабвенно. Я взяла на заметку светлого юношу, запомнила характерную сутулость, по которой его можно узнать. Так же, как Наташу Ржеутскую вечно выдаст профиль золотой рыбки, и в пятнадцать лет, и в будущие пятьдесят.

Собравши и рассмотрев вещественные доказательства, я немножко привыкла к ситуации, а тревожный гул в ушах затих почти до фона. Мне самой было непонятно, с чего я так запаниковала. Непосредственной угрозы для меня не предвиделось, никому из остальных – тоже. Странные совпадения и сплетения обстоятельств бывают всякие, мне ли не знать. И если сложности превышают возможности понимания, следует включать другие ресурсы

В данном случае интуиция советовала выскочить из дела с фотографией, не мешкая ни минуты, а единственная извилина, оставшаяся в рабочем состоянии подсказывала, что два казуса, слипшиеся в один, надлежало разделить, по крайней мере формально. Пока не принятый кодекс правил частного сыска начинался с главного: с двух сторон на одно дело работать нельзя. Опасно не только для репутации, но и для здоровья. Самое опасное, по Валькиному мнению – это влипнуть несознательно, случайно.

Когда я наконец сообразила, что я нахожусь в ситуации профессионального казуса, стало гораздо легче, я одном глотком допила кофе и осознала, что сижу почти в обнимку с Мишей, а хозяйка дома с любопытством за нами наблюдает. Опять произошло смешение жанров, на сей раз детектива с мелодрамой. Я светски улыбнулась Алле и легонько постучала пальцами Мише по руке, он мгновенно понял, разомкнул объятие и даже пробормотал "извини". В глазах Аллы промелькнула яркая аметистовая искра, но не ревность, что-то другое. Разобравшись с мелодрамой, я включилась в детектив, хоть обещала Валечке покончить с порочной практикой. Однако, деваться было