сделать все возможное. Он понимал, что Симо — кадровый офицер Красной Армии, но не стрельбу же он собирается открыть в суде, право слово!

Тойво был очень рад увидеть своего былого адъютанта. Суси с того времени совсем не изменился — не потолстел, не похудел, все также удивленно смотрел вокруг своими круглыми, как у ребенка глазами.

Еще радостнее ему сделалось, когда обратил внимание на правую руку Симо, точнее — на подвижность пальцев, большого и указательного. Они смыкались и размыкались так, словно Суси работал на ключе радиопередатчика. Антикайнен попытался представить, что так отображаются точки и тире азбуки Морзе.

«Ку-ку», — отстукивали пальцы Симо.

«Ку-ку», — ответил Тойво, нечаянно звякнув кандалами.

Оба они обернулись по сторонам, удостоверяясь, что никто более на их манипуляции внимания не обратил.

«Как?» — спросил Симо.

«Жив», — признался Антикайнен и, посмотрев на своего собеседника, подмигнул.

Тот мигнул в ответ и улыбнулся, тотчас же отбарабанив пальцами фразу.

«Будут менять Тайми. По тебе вопрос закрыт. Думай. На хвосты Тайми упасть».

«Уже. Даты?»

«Адвокат. Позднее».

Они пользовали азбуку Морзе на русском языке. Требовалось постоянно быть в напряжении, чтобы не шевелить губами, читая слово по буквам. Беседа протекала медленно, зачастую прерываясь, когда Симо выполнял свой судебный долг. Однако выступал он четко, лаконично и по существу — как командир Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Да и Арвид очень активно дополнял показания, чем вызывал ответную реакцию у обвинителя Хонка.

«Бранд работает тебе», — отбил Суси. «Бранд» — это кличка друга Тойво, Куусинена.

«Бокий?» — поинтересовался Антикайнен.

«Может быть», — сообщил Симо и подтвердил. — «Ага».

Стало быть, у кого-то еще был интерес к нему, кого они сами не знали.

«Как получилось Кумпу?»

Суси некоторое время не мог ответить. Вероятно, слов не было описать, как все это произошло. Наконец, он отбил пальцами.

«Не похоже несчастный случай. Нас гробят».

«Кто?»

«Система».

Тойво покивал головой. Революция всегда питалась своими детьми.

«Через адвоката свои потребности».

«Продумаю. Сообщу».

Он еще хотел что-то сообщить, но тут судья сподобился на вопросы к нему. Ничего, конечно, толкового не спросил, поэтому ничего толкового Тойво не ответил.

«Держись, брат», — на прощанье отбил Симо.

«Тоже, брат», — ответил ему Тойво и покачал головой.

Заседание подошло к концу. Антикайнен смотрел прямо в глаза своему товарищу, словно бы прощаясь. Да, так, в общем-то, и вышло. Еще пару раз привлекали свидетельствовать Степана и Федора, на этом судья удовлетворился.

Все советские свидетели вернулись в Россию. Их провожал в Стокгольме Арвид, который чувствовал свою причастность к делу освобождения Антикайнена больше, чем когда бы то ни было. На его взгляд это уже не было рядовое судебное разбирательство, международный статус лишь подчеркивал важность его работы.

— Дорогие товарищи, — сказал он на прощанье, стараясь перенять форму общения советских граждан между собой. — Мне бы хотелось, чтобы вы были одними из первых, кто узнает о решении суда, каким бы оно не было. Но с вашей помощью, я уверен, теперь мы добьемся отмены казни. Ну, а дальше посмотрим.

Они расстались, тепло попрощавшись. Больше увидеться им не довелось. Рудлинг предпринял попытку найти их через двадцать лет, будучи уже преуспевающим адвокатом, но ни к чему это не привело. Дело Антикайнена и его товарищей по лыжному диверсионному походу — очень нежелательное дело. Черт его знает — почему?

На фельдшера Федора настучали соседи по деревне Кимасозеро в 1937 году. Вернее, стучали-то они и раньше — уж больно склочный и непримиримый характер был у Муйсина — но то, что он шпиён, выяснили лишь через год по его возвращению из заграничной поездки. Его били в местечковом НКВД, но как-то увлеклись: Федор не умел держать язык за зубами, а потом, когда зубы все выбили — не умел просто молчать. Молодые парни, гордые своей миссией выявления врагов народа, забили фельдшера до смерти. Почет им за это и персональные пенсии по старости лет.

А вот возчика Степана доставили живым в Петрозаводск. Его байки в деревенском кругу о буржуйской жизни, мелкие сувенирчики со Стокгольма, да и, вообще, появившееся, откуда ни возьмись, достоинство, насторожило соседей. Те насторожили НКВД. Возчика забрали одновременно с фельдшером. Сувенирчики забрали стукачи. В марте 1938 года его расстреляли в урочище Сандармох. Распределили положить в одну яму с неким директором Кондопожской бумажной фабрики. Степан долго смотрел на невзрачного мужичка с затравленным взглядом, когда их гнали на гибель. «Ты не Ханнес», — наконец, сказал он. «И я им говорил то же самое», — ответил мужичок и заплакал. 21 марта 1938 года все их простреленные тела закопали в безымянную могилу.

Ханнеса Ярвимяки, якобы банального шпиёна, расстреляли вместе с прочими десятками шпиёнов 21 марта 1938 года. Однако за год с лишним до этого, вернувшись со Стокгольма, Ханнес огляделся по сторонам. Хотя он по состоянию здоровья и не закончил Высшую Интернациональную Школу Красных командиров, но навыки анализа обстановки и способность к выживанию никуда не потерял. Сначала исчезла его семья, будто бы на празднование Нового года где-то в Карпатах. Почему Карпаты? Да и что это такое Карпаты? Это место, где недалеко жил герой Котовский. А, ну тогда ладно.

В июне 1937 года его обвинили в обычных обвинениях, несовместимых с жизнью в советском обществе. Через три недели выгнали из Компартии, а уже ночью приехали с арестом. Ханнес, деликатный человек, опытный и умелый хозяйственник, положил всю арестантскую команду в числе пять молодых парней, гордых своей миссией выявления врагов народа, а сам укатил на «черном вороне» в неизвестном направлении. Не получилось почета и персональных пенсий по старости лет.

Говорят, расстреляли Ханнеса Ярвимяки 21 марта 1938. Может, и расстреляли. Как и красного командира Симо Суси.

14 января 1938 года на закрытом процессе военного трибунала командира полка Суси разжаловали, лишили всех государственных наград и той же ночью привели в исполнение приговор: расстрелять, как изменника Родины.

Симо, вернувшись с процесса его друга Антикайнена, долго и почти секретно беседовал с Отто Куусиненом. Секретно — потому что на рыбалке на Онежском озере, почти — потому что не скрывались на этой рыбалке. Затем он отбыл по месту службы, в Белоруссию. Тут же ощутил вокруг себя некий вакуум, что вполне характерно в человеческом обществе касательно изгоев. Вроде бы все, как прежде, но люди что-то чувствуют и сторонятся, либо чураются. Можно забить на это и жить-поживать, пока нежданно не придут арестовывать.

Симо развелся с женой, та немедленно с детьми уехала в неизвестном направлении, сам Суси стал на службе проводить дни и ночи напролет. Извелся весь,