Трудно было постичь государственного обвинителя: может, он знал, где находятся останки несчастного курсанта-добровольца. А, может быть, пытался это выяснить.

— Могу! — неожиданно ответил Ханнес. — У нас по этому делу тоже проводилось свое расследование.

Сказав так, он посмотрел на Тойво. Тот понял, что это расследование было непосредственно связано с ним. Точнее, его пропажей из Кимасозера. Антикайнен кивнул своему товарищу, и тот продолжил.

— Тело было обнаружено финским дозором, после чего и была выдвинута версия о сожжении бойца на костре и поедании его» красными» веняроттут».

— Ах! — вскрикнули в зале, а судья достал из кармана под мантией платок и промокнул им пот со лба. Доставал он долго, шелестя своей накидкой, но зал молчал. Вот бы он (зал) взорвался, если бы, положим, Х нечаянно выудил бы для вполне приземленных целей свое, так сказать, очень нижнее белье.

— Следы зубов на теле покойного натолкнули дозор именно на эти мысли, в то самое время, как оставить их могли дикие звери из дикого леса, — выждав, как и все, пока судья не набалуется с носовым платком, сказал Ханнес. — Словом, господин судья, нет тела — нет дела!

Болельщики зашевелились, как единая возмущенная общность: откуда такая дерзость у советских подданных на чужой финской территории.

Оттуда, мой мальчик, как сказал бы Остап Бендер. То, что делает небожителями любого судью, иной раз позволяется и обычным, так сказать, гражданам. Неприкосновенности бывают разные, в том числе и дипломатические.

Можно приехать в чужую страну и начать там безобразничать. Когда же пресловутая возмущенная общественность направит по следам бесчинств строгих полицаев, и те незамедлительно «сядут на хвост», то именно дипломатическая неприкосновенность позволит расхохотаться в лицо блюстителям законности и порядка: на-ко-ся — выкуси!

И потом также зловеще хохотать вплоть до границы, куда незамедлительно вывезут и сдадут с рук на руки тамошним властям. Вот там, как раз, и заканчивается эта самая дипломатическая неприкосновенность. Получите, что полагается!

Четверке свидетелей по делу Антикайнена по выезду из Советской России дали обыкновенные паспорта установленной формы, однако в сопровождающих бумагах с гербовой печатью обнаружилась некая пояснительная надпись о том, что «податели сего являются законными представителями Министерства Иностранных Дел СССР со всеми вытекающими из этого обстоятельствами». То есть, в случае непредвиденных обстоятельств все свидетели приравниваются к младшему персоналу дипломатической службы и по сути неприкосновенны.

Такая вот вырисовывалась картина.

И Х об этом узнал одним из первых. А, узнав, проглотил все свое негодование, успокаивая себя мыслью: «Ну, и что! Они божественны лишь временно, я божественен по жизни!»

Но другие-то этого не знали! Судье, на которого страна и правительство возложило такие надежды, было неприятно это осознавать.

Зато четырем гражданам Советского Союза, оказавшимся в стенах суда в Хельсинки, было вольготно и радостно. Если бы только можно было с боевым командиром Антикайненом этим кайфом поделиться!

Но у него была другая участь: либо казнь на рассвете, либо пожизненный приговор на закате.

После суда Арвид ободряюще кивнул головой Тойво: а ведь смертный приговор уже не так очевиден. Ай, да молодец директор советской фабрики!

Самое неприятное в судебных тяжбах — это домыслы. Все пытаются предугадать приговор: и подсудимый, и его адвокат, и даже обвинение. Хотя, по большому счету, последним волноваться вовсе незачем — они в любом случае ничего не теряют. Защита гадает, как на кофейной гуще, просчитывая и настроение судьи, и общую практику по таким делам, и еще что-то, неведомое обычным смертным. Ну, а подсудимый просто сходит с ума.

Пути Господни неисповедимы. В гордыне своей судьи считают себя не менее значимыми. Тойво еще помнил, чем все это оборачивается в том, другом мире. Точнее, в другой войне — войне мертвых. И это знание если и не обнадеживало, то помогало сохранять спокойствие и уверенность в себе и своих товарищах.

Третий свидетель, возчик Степан Иванов, оказался совсем неразговорчивым. На вопросы прокурора, адвоката и даже судьи отвечал односложно.

Видел, как финны посадили жителей деревни в подвал для последующей казни. Видел изувеченный труп местного учителя, которого новая власть сдернула прямо с урока. Видел Антикайнена и его бойцов. Видел бой. Видел бегство финнов. Видел сгоревшего в складе человека. Видел отступление оккупантов. Эх, война, так ее и растак!

Но в уточнении хронологии событий сведения его были весьма ценными. Арвид, сопоставляя все «за» и «против», приходил к весьма оптимистичному выводу: Антикайнена казнить не за что.

А Х в очередном перерыве заседаний сделал звонок коллеге в Турку. Судья П вяло ответил о том, как протекает его семейная жизнь, какова погода и, вообще, обстановка, но оживился при переходе на тему Антикайненена.

— Вы видели, как он на нас смотрит? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, проговорил. — Считает, гад, что это он нас судит.

— Да, — согласился Х. — Никакого уважения.

— Слушайте, коллега, да повесте его — таких только вешать и надо, — предложил П, нисколько не меняя интонации, будто разговаривая про пальто и вешалку. — У меня дело политическое, мне нельзя было. А у вас — уголовка. Вам и карты в руки.

— Почему вам нельзя? — удивился Х.

— Ну, так Димитрова в Германии даже фашисты не смогли казнить. А этих парней в нерешительности обвинить никак нельзя. Поэтому и в Финляндии смертный приговор по политической статье не прокатит. Это только русские своих расстреливают за политику, ну, так дикий и отсталый народ, черт бы их побрал.

Х немного подумал, а потом спросил:

— Так вы тоже считаете, что Антикайнена надо повесить?

— И я, и верховное руководство. Да народу такая казнь — только радость доставит. Людишки-то по природе своей кровожадные.

Наконец, настал день, когда в суде появился Симо Суси, самое доверенное лицо Антикайнена в том диверсионном походе. Встретившись предварительно с адвокатом, он предложил:

— Я бы хотел сегодня очень рассчитывать на Вас.

Арвид не успел ничего сказать в ответ, только кивнув в согласии головой, как Симо продолжил.

— Вам надо побольше привлекать к себе внимание, часто и долго выступать, обращаться ко мне с вопросами, которые не требуют развернутого ответа. Вам понятно?

Адвокат хотел, было, что-то добавить, но Суси снова заговорил.

— Так надо. Все, что требовалось, наши товарищи уже рассказали. Я здесь совсем не для этого, — сказал он. — Постарайтесь, чтобы Хонка вступил с вами в разглагольствования. Поддержите его речи, пусть подольше мелет языком. Чем больше времени мне позволят быть в зале, тем полезнее это будет для товарища Антикайнена.

Арвид только плечами пожал, пообещав