Но Мона обладала трезвым умом. В прошлом году, позвонивГиффорд, чтобы объявить ей, что уже утратила девственность, Мона сообщила, чтофакт дефлорации для нее не имел никакого значения и что самым важным для себяаспектом этого действа она считала изменение собственных взглядов на мир. Апотом как бы невзначай добавила:

– Я принимаю противозачаточные таблетки, тетя Гиффорд,и слежу за циклом. Мне пора начинать открывать для себя мир, набираться опыта ивсе такое прочее. Или, как говорит бабушка Эвелин, «испить свою чашу». Но мнесовсем не безразлично собственное здоровье.

– Ты можешь отличить правду от лжи, Мона? –спросила у нее Гиффорд. В глубине души она немного завидовала племяннице, и отизбытка чувств у нее на глазах выступили слезы.

– Да, могу, тетя Гиффорд. Ты же знаешь, что могу. Ктому же сегодня я еще провела генеральную уборку во всем доме. Вылизала еготак, что все блестит. Кроме того, уговорила маму и папу пообедать, пока они неначали очередную ночную попойку. Словом, у нас все тихо и спокойно. БабушкаЭвелин сегодня разговаривала Сказала, что хочет сидеть на террасе и смотреть напроезжающие машины. Так что за меня не волнуйся. У меня все схвачено.

Все схвачено! Вскоре после этого разговора Мона сделаластранное признание Пирсу, которое наверняка было заранее выдуманной ложью:

– Знаешь, а мне даже нравится то, что они не просыхаютот пьянства Нет, я не хочу, чтобы с ними что-то случилось, чтобы они на моихглазах упились до смерти или что-нибудь в этом роде. Пусть себе живут. Затокогда они пьяны, я свободна как птица. Терпеть не могу, когда приходиткакой-нибудь сердобольный родственник и начинает меня расспрашивать, когда яложусь спать и приготовила ли я уроки… А я могу гулять хоть по всему городу. Иникому нет до меня никакого дела

Ее откровение слегка позабавило Пирса. Как ни странно, Монуон обожал, хотя в его вкусе были создания, скажем так, более невинные ижизнерадостные – такие как его невеста и одновременно двоюродная сестра КлэнсиМэйфейр.

Даже если не принимать во внимание буквальное значениеслова, Мона отнюдь не невинное существо. Все дело в том, что у нее имелась свояфилософия: никогда не считать себя плохой и не делать ничего дурного. Востальном – полная свобода. Можно сказать, Мона всегда была своего родаязычницей.

А свободой она и в самом деле пользовалась. И распоряжаласьею в соответствии со своими языческими представлениями. Она даже заранеепросчитала, когда ей следует перейти к активной сексуальной деятельности.Вскоре после того, как она начала воплощать свое намерение в жизнь, тетушкеГиффорд постоянно сообщали о ее многочисленных связях.

– А ты знаешь, что ребенок обожает заниматься этимделом на кладбище?! – кричала в трубку Сесилия.

Но что Гиффорд могла сделать? Она и так пропадала в домеМоны почти постоянно, так что Алисию от одного ее появления уже начиналотошнить. Мать Моны рада была не пускать Гиффорд на порог, но не тут-то было.Что же касается бабушки Эвелин, то она не имела обыкновения делиться с кем быто ни было тем, что видела или не видела.

– Я рассказала тебе все о моих парнях, – однаждызаверила ее Мона– Поэтому можешь на этот счет больше не волноваться!

По крайней мере, бабушка Эвелин перестала потчевать ихцелыми сутками историями о том, как они с Джулиеном танцевали под виктролу. Ивозможно, из-за ее молчания Моне ни разу не довелось слышать о связи еепрабабушки со Стеллой. И неудивительно. Об этом не пронюхал даже хитроумныйЛайтнер! В его документах ни словом не упоминалось о том, что Стелла состояла всексуальных отношениях с женщинами!

– Это были лучшие годы моей жизни, – с упоениемрассказывала бабушка Эвелин своим дочерям. – Это случилось с нами вЕвропе, а точнее, в Риме. Даже не помню, где находились в это время Лайонел иэта противная нянька. Наверное, она вышла погулять с Антой. Ничего подобного уменя больше никогда и ни с кем не было. Иное дело – Стелла В первую же нашуночь она рассказала мне о своих связях с женщинами. Сколько их было всего,сосчитать невозможно. Она говорила, что любовь с женщиной подобна верхушкамсливок. И я с ней вполне согласна Попадись мне на моем веку еще такая женщина,как Стелла, я вновь отдала бы ей свое сердце. Помнится, после возвращения изЕвропы мы вместе поселились во Французском квартале. Стелла снимала тамнебольшую квартиру. Мы лежали с ней на огромной кровати, ели устрицы скреветками и пили вино. О, до чего быстро пролетели эти недели в Риме!..

Потом у них зашел разговор о виктроле, которую Джулиенподарил юной Эвелин. Стелла все поняла и никогда не просила ее вернуть. Не точто Мэри-Бет. Та как-то раз пришла на Амелия-стрит и заявила

– Отдай мне виктролу Джулиена

Джулиен умер всего шесть месяцев назад, а Мэри-Бет уже, какураган, начала рыскать по его комнатам.

– Я, конечно же, не отдала ей виктролу, – сказалабабушка Эвелин.

Потом она привела Гиффорд и Алисию в свою комнату и завелавиктролу. Они слушали старые песни, а также арии из «Травиаты».

– Эту оперу мы со Стеллой слушали в Нью-Йорке. Как ялюбила Стеллу!

– Дорогие мои, – обратилась она однажды к Алисии,Гиффорд и Моне, которые были тогда, по-видимому, слишком молоды, чтобы суметьее понять, – рано или поздно вы должны познать нежную и драгоценную любовьдругой женщины. Не будьте глупыми. В этом нет ничего неестественного. Такаялюбовь подобна кусочку сахара в вашей чашке с кофе. Она все равно чтоклубничное мороженое. Или чистейший шоколад.

Не удивительно, что после таких рассказов Алисияпревратилась в настоящую потаскуху. Она не отдавала себе отчета в том, чтоделала В ее постели перебывали почти все моряки, сходившие на берег вувольнение, и целая армия солдат. Она спала со всеми подряд, пока Патрик невзялся за ее перевоспитание.

Их первая ночь превратилась в сплошную попойку, а нарассвете Патрик объявил, что берет Алисию на поруки. Он обещал позаботиться омаленьком несчастном создании, заблудшей овце. Вскоре она забеременела от негоМоной. Это были веселые годы, наполненные шампанским и смехом. Теперь же отбылой романтики не осталось и следа: они оба превратились в обыкновенныхпьяниц. Не осталось ничего хорошего, кроме Моны.

Гиффорд взглянула на часы, золотые наручные часики, которыеей подарила Старуха Эвелин. Осталось меньше часа до конца Марди-Гра Ровно вполночь наступит среда Великого поста, и тогда ей можно будет вернуться домой,в Новый Орлеан.