— Подождите, Ханна, я вернусь.

Ханна предположила, что он один из тех, кто знал её ещё в бытность фотомоделью, и немедленно решила сбежать, но почему-то продолжала плескаться у бортика и ждать возвращения незнакомца, втайне надеясь, что им окажется агент МОССАДа, о котором упоминал Крац.

Она смотрела, как он плывёт к ней, и с каждым взмахом его рук наполнялась каким-то предчувствием. Оказавшись у бортика, мужчина резко остановился и спросил:

— Вы одна?

— Да, — ответила она.

— Мне казалось, что я просто не вижу жену посла. Она обычно вытесняет огромное количество воды без заметного поступательного движения… Кстати, я Симон Розенталь. Полковник Крац дал мне указание вступить с вами в контакт. У меня есть для вас сообщение.

Ханна решила, что глупо пожимать руку мужчине в то время, как они оба бултыхаются у края бассейна.

— Вы знаете авеню Бюжо?

— Да, — сказала она.

— Хорошо. Увидимся в баре «Де ля Порте дофин» через пятнадцать минут.

Он одним рывком выбросил своё тело из воды и исчез, прежде чем она успела ответить, в направлении раздевалки.

Чуть больше чем через пятнадцать минут Ханна вошла в бар «Де ля Порте дофин» и, оглядев зал, едва не пропустила его, пристроившегося за высокой спинкой стула рядом с огромной и живописной росписью на стене.

Он встал, приветствуя её, и заказал ещё одну чашку кофе, заметив при этом, что они могут провести всего несколько минут, поскольку она не должна опаздывать с возвращением в посольство. Отхлёбывая свой первый за последние недели настоящий кофе, Ханна присмотрелась поближе к своему собеседнику, и к ней вернулось давно забытое ощущение, когда наслаждаешься напитком в интересном для тебя обществе. Его следующая фраза возвратила её на землю:

— Крац планирует отозвать вас из Парижа в ближайшем будущем.

— Есть что-нибудь конкретное? — спросила она.

— Определена дата багдадской операции.

— Слава Богу, — сказала Ханна.

— Почему вы так говорите? — спросил Скотт, рискнув задать свой первый вопрос.

— Посол рассчитывает вернуться в Багдад на новую должность и собирается пригласить меня с собой, — ответила Ханна. — Во всяком случае, главный администратор говорит об этом всем, кроме Муны.

— Я предупрежу Краца.

— Кстати, Симон, я тут раздобыла кое-какую информацию, которая могла бы пригодиться Крацу.

Он кивнул, и она принялась сообщать ему детали внутренней работы посольства, а также имена дипломатов и бизнесменов, которые на словах осуждали Саддама, а на деле пытались идти с ним на сделки. Через несколько минут он прервал её, сказав:

— Пора уходить, иначе они хватятся вас. Как только представится возможность, я попытаюсь устроить ещё одну встречу, — не удержался и добавил он.

Она улыбнулась, встала из-за стола и не оглядываясь покинула бар.

Позднее вечером Скотт отправил Декстеру Хатчинзу шифровку в Виргинию, где сообщил, что он вышел на контакт с Ханной Копек.

Через час к нему поступил факс, где ему давалось только одно указание.

Солнце над Капитолием 25 мая 1993 года встало в самом начале шестого. Его лучи проползли по лужайке Белого дома и несколькими минутами позднее незаметно проникли в Овальный кабинет. В нескольких сотнях метров от него Кавалли похлопывал себя по бокам, чтобы согреться.

Предыдущий день Кавалли провёл в Вашингтоне, проверяя мельчайшие детали уже в сотый раз. Приходилось исходить из того, что любой сбой, без которого вряд ли удастся обойтись, автоматически станет его заботой.

Подошёл Джонни Скациаторе и вручил ему дымящуюся кружку кофе.

— Я не представлял, что в Вашингтоне может быть так холодно, — сказал Кавалли, с завистью поглядывая на его меховую куртку.

— В такую рань везде холодно, — ответил Джонни. — Спроси любого кинорежиссёра.

— И тебе действительно нужно шесть часов готовиться, чтобы снять трехминутный фильм? — недоверчиво спросил Кавалли.

— Два часа подготовки на минуту съёмки — это стандартное правило. И не забывай, что нам придётся прогонять эту сцену дважды в несколько необычных условиях.

Кавалли стоял на углу 13-й улицы и Пенсильвания-авеню, наблюдая за полусотней людей, прибывших под руководством Джонни. Одни прокладывали вдоль мостовой рельсы, по которым поедет камера вслед за шестью автомобилями, когда они медленно проследуют по Пенсильвания-авеню. Другие на семисотметровом отрезке пути устанавливали мощные инфракрасные прожекторы, работающие от 200-киловаттного генератора, доставленного в сердце столицы в четыре часа утра. Проверялась звукозаписывающая аппаратура, способная воспринимать любые шумы: шаги по мостовой, хлопанье автомобильных дверей, громыхание поездов метро, даже бой часов на старом почтамте.

— Неужели все эти расходы действительно необходимы? — спросил Кавалли.

— Если хочешь, чтобы все, кроме нас, верили, что они участвуют в съёмках фильма, нельзя ничего урезать. Фильм должен сниматься так, чтобы любой, кто наблюдает за нами, будь то профессионал или любитель, мог считать, что однажды увидит его в кинотеатре. Я даже статистам плачу полную ставку.

— Слава Богу, что мои люди не состоят в профсоюзе, — заметил Кавалли. Солнце теперь уже вовсю светило ему в лицо, обласкав двадцать одну минуту назад президента за завтраком в Белом доме.

Кавалли заглянул в свои записи. Все двенадцать машин Ала Калабрезе уже стояли на месте у обочины, и их водители, сбившись в кучку у стены Фридом-плаза, укрываясь от ветра, пили кофе. Уборщики, покидавшие офисы, и первые прохожие, спешившие на работу в этот ранний утренний час, замедляли свой шаг, чтобы поглазеть на шестёрку лимузинов, сверкавших под лучами восходящего солнца. Художник заканчивал выписывать президентскую эмблему на третьем из них, в то время как девушка разворачивала флаг на его правом крыле.

Обернувшись, Кавалли увидел полицейский грузовик с откинутым задним бортом, стоявший перед зданием окружной администрации. На мостовую из него выгружались заграждения, чтобы ничего не подозревающие прохожие не забрели на площадку в те решающие три минуты, когда будет происходить киносъёмка.

Ллойд Адамс провёл предыдущий день, в последний раз заучивая свои слова и штудируя очередную книгу по истории Декларации независимости. Накануне вечером, сидя в кровати, он вновь и вновь гонял видеозапись Билла Клинтона на прогулке по Джорджия-авеню, подмечая наклон его головы, акцент грузчика и то, как он непроизвольно покусывает нижнюю губу. В прошлое воскресенье Адамс, недолго думая, приобрёл в универмаге «Диллард» костюм, ничем не отличавшийся от того, в котором Клинтон встречал в феврале британского премьер-министра. К нему он выбрал красно-бело-синий галстук, такой же, как у Клинтона на обложке мартовского номера «Ярмарки тщеславия», и присовокупил к своему гардеробу недорогие часы «Таймекс айронмен». За последнюю неделю был изготовлен второй парик, на этот раз несколько светлее, в котором Адамс чувствовал себя увереннее. Режиссёр и Кавалли устроили ему генеральную репетицию прошлым вечером. Она прошла идеально, хотя Джонни заметил, что в последней сцене с обмороком он явно переиграл. Кавалли считал, что архивист будет слишком взволнован, чтобы заметить это.