принесет ничего дурного, потому что ее поведение по отношению ко мне, я знаю по опыту, будет таким же осторожным и добрым, как всегда. Если бы кто-нибудь другой высказался в мой адрес грубо, она бы в гневе встала на мою защиту. И, по правде говоря, она не имеет в виду и десятой доли того, что говорит. Но в настоящее время я нахожусь как бы в колотушке мельницы и страстность ее слов продолжает возрастать, потому что она никогда не могла добиться от меня ни слова.

– Мистер Невербенд, вот что я вам скажу – вы выставите себя дураком. Я считаю своим долгом сказать вам об этом как ваша жена. Все остальные будут так же думать. Кто вы такой, чтобы сравнивать себя с Галилеем? – этим стариком, который жил тысячу лет назад, еще до того, как было изобретено христианство. У вас в голове мелькают отвратительные мысли об убийстве, и вы хотите убить бедного мистера Красвеллера просто из гордости, потому что вы пообещали, что сделаете это. Так вот, Джек твердо решил, что ты этого не сделаешь, и я говорю, что он прав. Нет никаких причин, по которым Джек не должен повиноваться мне так же, как и тебе. Вы никогда не сможете проводить мистера Красвеллера, даже если будете пытаться делать это в течение ста лет. Город не позволит вам сделать это, и если у вас в голове осталась хоть крупица здравого смысла, вы вообще не будете пытаться это сделать. Джек полон решимости встретиться с людьми на городских флагах послезавтра, и я говорю, что он прав. Что касается того, что вы лишаете его наследства и тратите все свои деньги на оборудование для жарки свиней, – я говорю, что вы не можете этого сделать. Будет комиссия, которая наведет о вас справки, если вы сами не возражаете, и тогда вы вспомните, что я вам сказала. Бедный мистер Красвеллер, которого вы знаете уже сорок лет! Я удивляюсь, как ты можешь заставить себя подумать об убийстве бедняги, чей хлеб ты так часто ел! И если вы думаете, что собираетесь напугать Джека, вы очень сильно ошибаетесь. Джек сделал бы для Евы Красвеллер в два раза больше, чем для вас или меня, и это естественно, что он должен это сделать. Вы можете быть уверены, что он не сдастся и в конце концов он получит Еву в свои объятья. и вообще, пора спать.

Тогда я отдал себе должное за упорство в своем молчании и за то, как мне удалось изобразить сонливость, не переигрывая роль. Миссис Невербенд действительно отправилась спать, но я всю ночь пролежал без сна, думая о предстоящих мне неприятностях.

Глава VIII. "Джон Брайт"

Джек, конечно, не поехал в Новую Зеландию, и мне пришлось с ним поссориться – временно. Они провели собрание у Городских флагов, и, несомненно, было сказано много красноречивых слов. Я, конечно, не пошел, да и не счел нужным читать доклады об этом. В это время миссис Невербенд взяла себе за правило говорить со мной только о материальных потребностях жизни. "Не хотите ли вы еще кусочек сахара в чай, мистер Президент?" или "если вы хотите второе одеяло на вашу кровать, мистер Невербенд, скажете только слово и его принесут". Я воспринимал ее в том же настроении, был степенным, осторожным и молчаливым. Предполагалось, что с Джеком я совсем поссорился, и для меня было очень тяжело не иметь возможности поговорить с парнем ни утром, ни вечером. Что же касается того, чтобы выгнать его из дома или лишить карманных денег, то это было бы преувеличением, и я не смог бы этого сделать. Мне действительно казалось, что в это время он был особенно счастлив, потому что не приходил в свою комнату. По утрам он произносил речи, а после обеда отправлялся на велосипеде в Литтл-Крайстчерч.

Так шло время, и вот настал день, когда Красвеллер должен был быть препровожден в колледж. Я постоянно видел его в течение последних нескольких недель, но он не говорил со мной на эту тему. Он сказал, что не покинет Литтл-Крайстчерч, и не сделал этого. Я не думаю, что в течение этих шести недель он хоть раз выходил за пределы своего дома. Он всегда был вежлив со мной и предлагал мне чай и тосты, когда я приходил, с величественной вежливостью, как будто между нами не было предмета жгучего раздора. Еву я видел редко. О том, что она там, я знал, но она никогда не появлялась в моем присутствии до вечера накануне назначенного дня, о чем я должен буду рассказать. Один или два раза я пытался подвести его к этой теме, но он проявил такое непобедимое нежелание обсуждать ее, что я умолкал. Уходя от него в день, предшествовавший тому, в который он должен был быть сдан на хранение, я заверил его, что приду за ним на следующий день.

– Не утруждайте себя, – сказал он, повторив эти слова дважды. – Будет все равно, придете вы или нет.

Тогда я покачал головой в знак того, что приду, и удалился.

Я должен объяснить, что в последние несколько недель в Гладстонополисе не все было спокойно, но не было ничего похожего на серьезный бунт. Я был рад обнаружить, что, несмотря на речи Джека, молодая часть населения по-прежнему верна мне, и я не сомневался, что мне все равно удалось бы получить большинство голосов в Ассамблее. За границей распространился слух, что двенадцать месяцев испытательного срока Красвеллера должны были быть посвящены обсуждению этого вопроса, и мне сказали, что моя теория о Установленном сроке не была бы осуществлена только потому, что мистер Красвеллер сменил место жительства с Литтл-Крайстчерч на колледж. Я приказал подготовить для этого случая открытый баруш6 и взял пару великолепных лошадей, пригодных для триумфального шествия. С ними я намеревался приехать в Литтл-Крайстчерч в полдень и сопровождать мистера Красвеллера до колледжа, сидя по левую руку от него. Во всех других случаях президент Республики сидел в своей карете с правой стороны, и я всегда отстаивал достоинства своего положения. Но этот случай должен был стать исключением из всех правил.

Накануне вечером, когда я сидел в своей домашней библиотеке, скорбно размышляя об этом событии и говоря себе, что, в конце концов, я не могу посвятить своего друга в то, что некоторые могут счесть преждевременной смертью, дверь открылась, и появилась Ева Красвеллер. На ней