– Сколько продержится твоя рука? – спросил Сенлин слабым голосом.

– Дни. Часы. Зависит от того, как сильно я ее нагружаю. А потом она превратится в мельничный жернов.

– Итак, одним махом я уничтожил твое святилище и украл твою руку, – мрачно проговорил он. – Прости меня. Мне очень жаль.

– Так было нужно. Я не виню тебя. Я лишь немного разозлилась. Нет, неправда, я… если честно, Том, я немного… – Она хотела сказать, что боится: боится того, что с ней случится, когда она вернется к Сфинксу, и того, что Сфинкс сделает с ее друзьями, если она привезет их с собой. Она боялась, что скоро настанет день, когда ей придется покинуть его и команду. Но она не могла заставить себя признаться в этом сейчас.

– Что это за звук? – сказал Сенлин, прерывая ее признание. Он резко повернулся и уставился в лес, излучающий молочное свечение.

Она тоже услышала. Это было похоже на шелест сухой листвы на ветру, но здесь не было никакого ветра и никаких листьев. Они все еще прислушивались к шелесту, когда из зарослей выпрыгнуло черное пятно размером не больше каштана. Оно побежало через песок, прошло под мостом их сцепленных рук и исчезло в подлеске на противоположной стороне поляны – и все это за пару секунд.

– Смотри-ка, паук. Жуткое существо, не правда ли?

Эдит все еще пристально глядела в сторону леса.

– Заросли темнеют, – сказала она.

Так и было. Свечение ветвей и стволов угасало. Край затмения поднимался все выше, и тьма быстро продвигалась к ним. Из леса выскочили еще несколько пауков чернильного цвета и побежали по песку.

Сквозь гул и шорох прорвался пронзительный вопль. Он звучал как визг кабана, но был более звучным и пугающим. Сенлин прижал Эдит к себе.

Ужасный звук повторился с другой стороны от них. Потом на лужайку пролилась тьма.

Масса пауков была настолько плотной, что скрывала под собой все. Сперва исчезли деревья, потом поляна, а затем песок у ног скрылся под клубящимся черным роем.

– В воду! – крикнул Сенлин.

Они вдохнули одновременно и, не разнимая объятий, прыгнули в глубокий мертвый бассейн.

В бухте кораблекрушений страшный визг пробудил эхо под куполообразным потолком, пронесся по извилистым тропкам между остовами. Адам подумал, что звук напоминает жалобы раненого зверя, и во многих отношениях так оно и было.

Опустившись на колено, Ирен с помощью лома вытаскивала гвозди из сломанных досок. Выходили они медленно и с пронзительным визгом. Она бросала гвозди в цинковое ведро, и каждый «крик» завершался барабанным перестуком. Дело продвигалось медленно, потому что она пыталась не согнуть добычу. Чтобы восстановить корабль, нужны прямые гвозди.

Адам поморщился от шума и попытался сосредоточиться на санях, которые мастерил. Сообразив, что им придется собрать изрядное количество запасных частей, он решил, что сани – самый практичный вариант. Из носового люка получилось основание, а из столбиков капитанской кровати – полозья.

– Закончил со списком? – спросила Ирен, вытирая пот со лба.

От работы снова проступили старые шрамы на руках и лице. Она выглядела такой же потрепанной, как их корабль.

– Почти. Мы потеряли четверть наших тросов. Просто чудо, что мы не упали с неба. Итак, нам нужны веревки, много веревок. Еще воздуховод, конечно, и немного газа не помешало бы. С балластом будет проще всего разобраться. Если найдем мешки, наполним их песком прямо здесь. – Адам встал и легонько пнул сани, проверяя их. – Сойдет. Где Волета?

– На камбузе.

– Все еще считает крошки, да? Скажу, что она отвечает за корабль, пока мы будем в экспедиции. Ей понравится.

Адам спустился вниз, чтобы найти сестру. Оставшись в одиночестве, Ирен задумалась о предстоящей драке, как с нею часто случалось в минуты тишины. Она думала о вероятности нападения, которая казалась средней, и о защищенности их позиции, которая была плохой. Они окружены открытым пляжем. Если бы «Арарат» влетел сюда за ними, то ничего бы не оставалось, кроме как прыгнуть с корабля и бежать в укрытие. Если бы их атаковали со стороны леса, она бы увидела, как приближаются враги, но без пороха ничего не смогла бы сделать, чтобы воспрепятствовать им. Киль корабля висел примерно в шести футах от земли, что было достаточно высоко, чтобы враг не хлынул на палубу, но достаточно низко, чтобы их достали и, если нападающих достаточно много, вынудили опуститься.

Амазонка представила себе палубу корабля, кишащую вооруженными головорезами. Обычно это была ее любимая часть мечтаний, потому что она могла наблюдать, как наносит смертельные удары, уничтожая орду по одному. Она наслаждалась видением, потому что оно всегда было безупречным: она отбивала все удары до единого, а сама никогда не промахивалась.

Но в этот раз, когда Ирен представила себя сражающейся на палубе корабля, случилось странное. Она увидела, как спотыкается и рапира разбойника втыкается ей между ребер. Потом она не заметила мужчину, который подкрадывался со спины, и, когда он пнул ее сзади, пошатнулась и чуть не упала. Затем громила с толстыми, как потолочные балки, ручищами схватил ее, прижав руки к бокам. Видение того, как ее методично избивают, смутило амазонку, и она попыталась избавиться от него или изменить ход событий, но тактик в ее голове отказался мошенничать. Ее защита была медленной, атаки – неточными. Ее избили по заслугам, честно и справедливо. Безжалостное воображение разыграло ее мучительную, паническую смерть в кровавых подробностях.

Обычная хмурая гримаса Ирен сделалась еще мрачнее.

Далекий визг прервал ее размышления. Звук раздался из леса. Она выжидающе прищурилась, глядя на деревья, но крик не повторился. Это не могло быть отголоском вырванных гвоздей. Слишком много времени прошло.

Ирен все еще пыталась определить, что услышала, когда Адам взбежал по лестнице из трюма и выскочил из люка в панике.

– Не могу поверить, что она повела себя так глупо в такую минуту! – Он схватил ножны рапиры и начал пристегивать их дрожащими руками.

– Ты куда собрался? – спросила Ирен, преграждая ему путь.

Адам ее как будто не видел. Он попытался прошмыгнуть мимо, но она потащила его назад. Его единственный глаз уставился на мрачный лес. С чего вдруг он поверил, пусть даже на секунду, что Волета устоит перед такой игровой площадкой? Это были первые деревья, увиденные ею за много лет; конечно, она должна была на них залезть. Весь мир был ее трапецией!

– Она ушла.