источниках нет. Плутарх дает такую информацию лишь в отношении 82–81 гг., но можно не сомневаться, что позднее подобная практика была возобновлена. Более того, некоторые исследователи применительно к данному периоду предполагают, что Серторий прекратил взимание трибута[468]. Аргументируя подобное утверждение, Дж. Гаджеро ссылается на текст Плутарха и данные Цицерона. Однако слова Плутарха (φορων ανεσει) могут означать и снижение налогов, и их отмену. Цицерон же просто сообщает, что во время Серторианской войны Рим не получал из Испании подати (Cic. De leg. agr., II, 83). Но отсюда не вытекает, что они вообще не взимались — они лишь не отсылались в Италию, чего ожидать от Сертория было бы странно. Очевидно, что на содержание армии, насчитывавшей десятки тысяч человек, требовались немалые средства, а потому отменить налоги или даже хотя бы только трибут было нереально (хотя исключения могли быть). Правда, Дж. Гаджеро считает, что расходы покрывались за счет выпуска местных монет[469]. Но располагали ли повстанцы достаточными запасами металлов, чтобы благодаря эмиссиям избавиться от необходимости взимать подати? По мнению А. Монтенегро Дуке, им были подконтрольны рудники Кастулона, Нового Карфагена, Монкайо и Сьерра Морены[470]. Подобная гипотеза требует серьезных поправок. В высшей степени сомнительно, чтобы Серторий владел разработками близ Кастулона, как, впрочем, и вообще областью оретан; о его проникновении туда нет никаких сведений. Против этого косвенно свидетельствует то, что он не мог рассчитывать на поддержку кастулонцев, восстание которых потопил в крови в 90-х гг. Месторождения же близ Нового Карфагена, возможно, находились какое-то время в руках восставших — они осаждали город (Cic. Pro Balbo, 5) и, следовательно, владели его округой, однако неизвестно, могли ли они в условиях, когда бои шли совсем рядом, наладить крупномасштабную добычу драгоценных металлов. Между тем кастулонские и новокарфагенские рудники были важнейшими источниками их поступления, а потому весьма сомнительно, что Серторий, не контролируя их, имел достаточное количество серебра, чтобы за счет эмиссий отказаться от сбора налогов без угрозы финансового краха. Другое дело, что в течение первых лет восстания они были очевидно снижены[471]. Исключение могли составлять лишь некоторые наиболее воинственные племена (например ареваки), которые хотели вообще избавиться от римского владычества и потому были готовы примкнуть к Серторию на условиях лишь военного союза, но сколь-либо определенных данных на сей счет нет.

Следует также напомнить о выпуске[472] Серторием огромного числа монет с местными легендами, чему способствовало громадное количество монетных дворов[473]. Эти эмиссии имели двоякое значение. Прежде всего они, несомненно, были вызваны «необходимостью покрытия возраставших расходов, вызванных войной, включавших выплату stipendium'a иберам, завербованным в войско Сертория, и в общем служили удовлетворению нужд местного рынка в той части полуострова, которая находилась под контролем повстанцев»[474]. Весьма интересно предположение Ю. Б. Циркина: «Само количество находимых монет[475] может говорить о том, что Серторий предпочитал не просто забирать у туземцев все необходимое ему для войны, а покупать, и это дополняет картину его отношений с местным населением»[476]. Кроме того, как указывает Дж. Гаджеро, чеканка монет с испанскими легендами имела и пропагандистское значение[477]. Возможно также, что она свидетельствует об определенном расширении автономии ряда местных общин.

Каковы были отношения Сертория с различными группами участников движения? Долгое время ученые выделяли только две таких группы — римских эмигрантов-марианцев и местные племена[478]. Э. Габба обратил внимание еще на одну — римских и в особенности италийских поселенцев[479]. И. Г. Гурин идет еще дальше, деля повстанческий лагерь на пять групп: марианских эмигрантов, римско-италийских колонистов, романизованных испанцев, нероманизованную знать и основную массу нероманизованных туземцев[480]. Подобное членение кажется нам спорным, что, как мы надеемся, будет видно из дальнейшего рассмотрения проблемы.

То, что ядром движения являлись бежавшие на Пиренейский п-в противники сулланского режима, сомнений не вызывает. Именно они были заинтересованы в решительной войне против олигархического режима, лишившего их родины, имущества и угрожавшего их жизни. Первоначально их число было очень невелико — лишь какая-то часть отряда из 2600 чел., которых Серторий, по словам Плутарха, называл римлянами, но каковыми большинство из них, вероятно, не являлось (см. выше). При вступлении в провинцию их число, вероятно, возросло, так как среди ее жителей находилось немало колонистов из Италии. Во время диктатуры Суллы сюда устремилось немало жертв сулланских репрессий, главным образом италийцев[481], которые, надо думать, были совсем не против вернуться на родину, отомстить врагам и занять прежнее, если не еще более высокое положение. И, наконец, множество римско-италийских эмигрантов присоединилось к Серторию в составе армии Перперны. Можно предполагать, что общая численность эмигрантов в войсках восставших достигала нескольких десятков тысяч человек. То, что они более других участников движения были заинтересованы в войне против сулланского режима, а потому представляли собой самую надежную силу в руках Сертория, позволяет думать, что именно из их числа набиралось большинство командиров повстанческой армии, не говоря уже о верхушке руководства инсургентов. В среде последней, по всей видимости, шла борьба за влияние между окружением Сертория и Перперны (как, впрочем, вероятно, и между ними самими), однако насколько она затрагивала основную массу воинов-эмигрантов, сказать трудно. Во всяком случае, после умерщвления главнокомандующего они чуть не растерзали Перперну — организатора убийства, что говорит об их верности Серторию.

Весьма сложен вопрос об участии в восстании римско-италийских поселенцев (Hispanienses), из числа которых можно исключить большинство тех, кто стал жертвами сулланских реквизиций, поскольку по своим интересам они в основном могут быть отнесены к первой группе. Что же касается остальных колонистов, то они стремились не столько к возвращению в Италию и уж тем более не к расправе с сулланцами, сколько об укреплении своих позиций в провинциальном обществе. Именно на них, как мы видели, старался опираться Серторий в 82–81 гг., хотя в решающий момент Hispanienses (как, впрочем, и остальное население провинции) оставили его. Однако теперь мятежный проконсул стал значительно сильнее, чем в 81 г., а потому мог рассчитывать на большую поддержку с их стороны. В ней он был заинтересован особо, поскольку силы эмигрантов вряд ли были достаточны для преобладания над испанцами, которых Серторий, несмотря на все уступки, стремился все же держать в подчиненном положении (см. ниже). Добился ли он этой поддержки? В источниках отсутствуют сообщения о том, чтобы повстанцы владели хотя бы одним римским городом на Пиренейском п-ве. Правда, если верны соображения И. Г. Гурина (см. выше), то в их руках находилась Италика, но это еще не свидетельствует о поддержке