Между тем квартирная хозяйка-домовладелица обнаружила у злосчастной самоубийцы письмо к мужу, с адресом… Сочувствуя обоим, она дала телеграмму в Кострому. На следующий день муж несчастной, художник, прибыл… По-видимому, он очень ее любил.

Жена его умирала три дня, долго и мучительно. Не могла ни пить, ни есть, ни говорить — только стонать. Все это время он был при ней. Никто к ним не входил, он запер дверь и только однажды спросил на кухне воды. Любопытные соседи увидели, что он сделался седым как лунь. Такими бывают старики на пороге смерти. А ведь, входя в ее комнату накануне, он был всего лишь человеком возраста зрелости, к которому старость не успела еще и приглядеться поближе!

Больше он не выходил. На пятый день комнату вскрыли и обнаружили оба тела — ее и его. Художник умер, рисуя портрет своей умирающей в муках жены. Он скончался от разрыва сердца. Не будучи в силах хоть чем-то облегчить ее страдания, он до конца пытался сохранить ее душу, чтобы… освободить ее. Освободить от смертного греха…

Его картина раз и навсегда произвела на меня неизгладимое впечатление. Вряд ли смогу когда-нибудь забыть… Вот уже несколько месяцев со мной творится что-то странное: стоит мне оказаться в темноте, как я отовсюду вижу ее зовущие глаза, настойчивые, яростные, живые. И оттого, что не могу ничем ей помочь, сердце сжимает такая черная тоска, что нет сил справиться одному с этой мукой: я иду в церковь и молюсь за проклятую душу самоубийцы. И только тогда тоска понемногу отступает.

Я так и не узнал их настоящих имен. «Портрет неизвестной неизвестного художника» — под этим скромным названием картина числится в каталогах Третьяковской галереи. Надеюсь, душа несчастной женщины обретет когда-нибудь покой.

Лефортовский автомобильный тоннель

В таком огромном и древнем городе, как Москва, число мертвых под землей заведомо превышает число живых под небом. С той и с другой стороны никакого равенства быть не может. В каком-то смысле все, что в городе построено, стоит «на костях».

Но есть особо проклятые места: они выделяются из общего ряда тем, что, как правило, смертельно опасны для живых.

Одно из таких мест — небольшой, чуть больше трех километров, участок автомобильной магистрали, входящей в систему третьего транспортного кольца, который расположен на северо-востоке и проходит под рекой Яузой и Лефортовским парком — Лефортовский тоннель.

Это инженерное строение — суперсовременно, отвечает самым строгим архитектурным нормам: три полосы движения в северном направлении и четыре в южном действуют системы вентиляции, освещения, водоотвода, замера уровня загазованности, пожарной безопасности, дымоотвода, видеонаблюдения и связи.

Даже управление коммуникациями ведется прогрессивно и по науке — из центрального диспетчерского пункта. Казалось бы: чего еще желать?!

А в народе называют это место «Тоннель смерти». Слишком велико число автомобильных аварий, случающихся тут, и слишком много — со смертельным исходом. Против всякой статистики и здравого смысла. В чем же тайна?

Городская молва приписывает Лефортовскому тоннелю особое проклятие — из-за того, что построен он на бывшем кладбище. И кладбище не обычном, каких немало мирно покоится под асфальтовыми покрытиями и площадями Москвы, нет!

Сказано в древней хронике: «Мертвые телеса во граде и за градом лежат псы влачимы»…

На этом кладбище хоронили без отпевания; клали в одну могилу десятками и сотнями. И не все, похороненные здесь, были действительно мертвы; были и такие, что задохнулись под смрадом разлагающихся тел и тяжестью сырой земли — они попали в эти скотские могильники только по сходству с мертвыми и по бессилию своему. И даже таким — счастье. Потому что собратьев их просто съели собаки.

* * *

1771 год

Нет страшнее для человека, чем известие о чуме. Потому что нет лечения, нет спасения от мора. Болезнь приходит как Судный день, и смерть косит всех подряд, словно жнец в день жатвы.

Первые заболевшие умерли в Москве от неизвестной «язвы».

Когда число мертвецов превысило пять десятков в неделю, власти встрепенулись, восстали от начальственной спячки и сурово истребовали с врачей: что за «язва»? Какая-такая неведомая напасть на христианский город?!

Немецкие врачи, которые, как водится, ведали на Руси наукой, не могли решиться и произнести слово «чума». Высоким их покровителям подобная новость пришлась бы не по вкусу. И хлопотно, и торговле вредит. Осторожно признали наличие эпидемии…

Богатые люди принялись отбывать в свои загородные имения, в другие города и края. На всякий случай. Побросав на произвол судьбы прислугу и крепостных — для охраны московского имущества.

Генерал-губернатор высочайшим повелением предусмотрительно принял карантинные меры: запретил покидать город тем, кто не успел убежать. Поставил заставы на всех дорогах, армейские посты перекрыли входы и выходы.

Люди продолжали умирать. Но и власти, и врачи твердили, словно зачарованные: «Чумы нет! Нет никакой чумы!»

Но запальными искрами побежали в народе слухи: пресвятая Богородица-заступница там, на небе, разузнала, что Москве назначена за грехи людские страшная мука — каменный дождь. Всех, от мала до велика, каменьями поубивает. От такой-то участи добрая Богородица уберегла народ — умолила Бога, и заменил он каменный дождь моровой язвой. А за то благодарить надо заступницу и в грехах каяться.

И побежал народ каяться и благодарить — к чудотворной иконе Боголюбской Богоматери, что на Варварских воротах Китай-города. Несли деньги, последние полушки да копейки. По приставной лесенке лезли вверх, плакали и крестились, целовали икону…

Страх заполнил сердца, но город еще пытался жить: рынок работал. В торговых рядах под присмотром солдат стояли бочки с уксусом и горели костры. Покупатель клал деньги в уксус, а продавец через огонь подавал товар. Но очищающая сила уксуса и огня помогала мало: город продолжал вымирать.

Власти предлагали деньги за выдачу больных, за донос на зараженных. Ох, как ломились государственные закрома от выморочного имущества! Как много счетов свели с кредиторами бессовестные должники, донеся на своих благодетелей! Сколько иуд поживились тридцатью серебренниками на чужом горе. Впрочем, и они погибали вскорости, не успев порадоваться новообретенному богатству.

Каждый день уносил в могилу около девятисот горожан. Чумы нет, повторяли власти.

…Нет чумы?! Но отчего ж дороги перекрыты? Хлеб в городе втридорога, а в ближнее село сходить за хлебом солдаты не пускают?! За что мучают народ, хватают прямо на улицах, тащат в душегубки, называемые больницами? В этих больницах лежат обессилевшие люди, задыхаясь от собственной вони, погибая от жажды и духоты, и нет тем несчастным ни помощи, ни утешения.

Попы отказываются читать молитвы над мертвыми, боятся входить в дома. Младенцы умирают некрещеными, потому что церковное начальство запретило крестить детей, опасаясь заразы.