От ее влажных коротких волос приятный запах юности, в теплом комнатном воздухе сохнут быстро, он перевел взгляд на тарелку, напоминая себе, что пахнет шампунь, а не волосы, у Азазеля даже мыло и все кремы пахнущие, ванная комната вообще женская, что и правильно, мужчинам такие комнаты вовсе ни к чему, а место в квартире занимают.

Бианакит ест молча, по-солдатски быстро и без церемоний, Азазель наслаждается каждым ломтем, во всяком случае выглядит так, Обизат напоминает робкую мышь, что опасливо пробует каждый кусочек, потом лопает быстро-быстро и снова замирает в опасении перед новым блюдом.

Азазель каждый глоток мяса чувственно запивал вином, на Михаила бросил острый взгляд.

– Что, Сири плохо приготовила? Как ты смеешь за столом думать о чем-то еще, как не о ее мастерстве?

Михаил проговорил:

– О чем… О том, что на тысячу героев, обрубающих ветви зла, приходится только один, бьющий в самый его корень.

Азазель, нахмурившись, аккуратно отрезал от большого ломтя на своей тарелке красивые ровные кусочки и элегантно накалывал на зубья вилки, на Михаила даже не взглянул, занятый таким важным и нужным для общества делом.

– На что намекаешь?

Михаил пожал плечами.

– Все еще намекаю?.. Я вроде бы в лоб говорю, что пора бы.

– Рано, – бросил Азазель с сожалением. Он отправил в рот кусок мяса, прожевал, повторил, – хотя еще чуть, и будет поздно.

– Тогда…

– Рано, – повторил Азазель. – Ты ешь-ешь, а то Обизат утянет. Женщины все хитрые, только и думают… Мы запоздали, потому с нашей стороны только булавочные уколы… Пока всякие там архангелы и серафимы возлежали в райской неге, Ад разрастался и совершенствовался. Наши противники качали бицуху, так что мы здесь без прикрытия и сами по себе. Но ты все же прав, бить надо в корни. Один из них в том, что никакие демоны не проникнут в мир людей сами по себе, если не отыщется предатель с этой стороны.

Михаил сказал с негодованием:

– Это отвратительно!.. Предавать нельзя!

– Да ну, – спросил Азазель. – Че, правда?.. Вообще?

– Вообще, – отрезал Михаил. – Еще могу понять, когда предают одного господина, который встал на неправедный путь, и переходят на сторону того, кто прав… хотя и это нехороший и недостойный путь, но как предать всех людей на свете?

Азазель сказал благодушно:

– Мишка, не вскидывайся в благородном негодовании! Вот даже Обизат за тебя неловко, а Бианакит вообще смотрит в тарелку, и это не потому, что голодный. Предатели всегда отыщутся. Большинство вообще не считают себя предателями, а называют себя благородной оппозицией, сопротивлением диктатуре, правозащитниками, флибустьерами, борцами с коррупцией, глобалистами…

– А какое оправдание в этом случае?

Азазель отмахнулся:

– А нам не все равно?.. Какая-то отмазка всегда найдется. Но мы работаем без адвокатов, не так ли?.. И права не зачитываем.

– Ну да…

– Потому нас как бы нет, хотя работаем над поддержанием порядка. Если хочешь, назови его божественным. На самом деле так и есть, просто меня воротит от любого пышного названия. Можешь называть его благочестивым, так еще противнее.

Михаил спросил с подозрением:

– А ты что… демократ?

– Ну да, – ответил Азазель, – еще какой!.. Кто увел от тоталитарной власти двести свободолюбивых правозащитников в царство свободы и беззакония?

– Ну и натворили, – проворчал Михаил.

– Натворили, – согласился Азазель, – потому я теперь демократ с оглядкой. В душе демократ, но действую как надо, получаюсь государственником, хотя уже достала эта дисциплина!

– Дисциплина?

– Самодисциплина, – уточнил Азазель со вздохом. – Думаешь, легко государственнику душить демократа? Это же душить в себе свободного неандертальца!.. Который был настолько свободен, что даже обществом жить не хотел!

– Потому и сгинул.

– Не сгинул, – возразил Азазель, – а его истребили государственники-кроманьонцы. Что безнравственно и жестоко, но единственно верно и правильно. Мир жесток, Мишка. И если хочешь помогать людям, заканчивай жрать, а то вон какую морду наел!.. Допивай, бери пистолет и две обоймы. Нет-нет, я не в фигуральном смысле! Бери, мы отбываем. Поступил сигнал, как здесь говорят, надо отреагировать. Не потому, что надо, а потому, что очень надо.

Михаил выстрелил трижды, но демон несется огромными прыжками, на краткие моменты исчезая за великанскими обломками скал, пули с треском высекают искры, откалывая крупные куски.

В какой-то момент исчез, словно растворился, Михаил прибежал на то место, где видел последний раз, вмятина в каменном полу, словно тяжелый монстр с огромной силой оттолкнулся, бросая тело вверх… или куда-то в сторону, но куда…

Додумать не успел, быстро приближающийся грохот заставил обернуться, но едва начал поднимать пистолет, еще не видя противника, сзади на плечи тяжелое тело обрушилось с такой силой, что его швырнуло, как мелкий камешек из-под копыт скачущей лошади.

Он ударился о стену, там треснуло, а его понесло вдоль, еще что-то разбил огромное и сверкающее, как стекло, и упал, распластавшись, у подножия каменного массива, в котором и высечен этот древний дворец исчезнувших империй.

Он еще тяжело дышал, лежа и не понимая, как после такого чудовищного удара остался жив и как его телом проломило стену, но уже прогремел приближающийся топот, и он поспешно воздел себя на ноги.

Надо бы развернуться лицом к врагу и начать стрельбу, но в ладони пусто, а монстр уже перед ним, жарко дыхнул смрадом…

Ярость ударила в голову с такой силой, что Михаил, чувствуя прилив звериной мощи, ухватил за выставленную вперед лапу и, дернув на себя, с неожиданной силой раскрутил по кругу, как камень на веревке, смачно ударил по стене, но не отпустил, тут же с размаха саданул о каменный пол. Там сухо щелкнуло, по плите пробежала извилистая трещина.

– Получи, сволочь, – прошипел он люто.

Монстр начал подниматься, Михаил в ярости начал бить им о стены, наконец бросил на пол кучей мяса и торчащих сквозь него костей, выпрямился, тяжело дыша.

Монстр прохрипел:

– Ты очень силен… смертный… но ты зря… явился…

Михаил оперся о стену, тело стонет от боли, что-то внутри горит, плавится, перетекает с места на место, но в ладони нет рукояти пистолета с особо убойными патронами, и он ответил так же хрипло:

– Ты зря оказываешь сопротивление аресту…

Монстр громыхнул:

– Чему-чему?

– Ликвидации, – уточнил Михаил измученно, – тебе же лучше быть убитым. Разве у тебя жизнь?..