– Понимаю. За эти годы я тоже пропустил многое из того, что случилось впервые.

– Ты не мать. У матерей все по-другому.

– Наверное, ты права, – с сомнением отозвался я. Но упоминать об этом сейчас не стоило.

– Может, завтра вечером вы мне покажете, – добавила она чуть мягче, и я увидел перед собой Вивиан, в которую влюбился много лет назад. Невероятно, но за годы она совсем внешне не изменилась.

– Хорошо, что ваше мероприятие прошло гладко. Наверное, твой босс уже ест с твоей ладони.

– Уолтера никому не приручить.

– Какие планы на следующую неделю?

– Завтра выяснится. Возможно, в среду снова придется уехать.

– Опять сбор средств?

– Нет, на этот раз – поездка в округ Колумбия. Лондон наверняка опять обидится. Я чувствую себя ужасной матерью.

– Это не так. И Лондон знает, что ты ее любишь.

– Но ведь это ее последнее лето перед началом учебы, и ей наверное кажется, что я ее бросила. Сейчас ей нужна забота как никогда…

– Я стараюсь как могу.

– Знаю, что стараешься. Она рассказала мне, что ей нравится быть с тобой, но все равно это странно.

– Она так сказала? Что для нее это странно?

– Ну, ты же понимаешь, о чем она. Просто Лондон привыкла ко мне, вот и все. Для нее эти перемены более чем серьезные. И ты это знаешь.

– Мне не нравится слово «странно».

– Она же ребенок. У нее не настолько большой словарный запас. Не придавай значения. Ну что, пойдем в спальню?

– Ты что, заигрываешь со мной?

– Может быть.

– Так да или нет?

– Только сначала допью вино.

Я улыбнулся, а позднее, когда наши тела переплелись, вдруг поймал себя на мысли: какой бы тяжелой ни выдалась предыдущая неделя, закончилась она идеально.

Несколько лет назад, во время приступа ностальгии, я задумался о самых важных днях своей жизни. Припомнил день выпуска из школы и университета, день, когда я сделал предложение, день свадьбы и, конечно, день рождения Лондон. Но ни один из этих моментов не был сюрпризом, потому что я знал о них заранее.

Потом я начал вспоминать памятные события, случившиеся в моей жизни, – так, как вспоминал каждый новый шаг в жизни Лондон. Мой первый поцелуй, первый раз, когда я спал с женщиной, первое выпитое пиво, первый раз, когда отец пустил меня за руль своей машины. Я вспомнил и свою первую настоящую зарплату, и благоговение, с которым вступил на порог первого купленного мною дома.

Вместе с тем в памяти сохранились и другие бесценные воспоминания – неожиданные и совершенные в своей спонтанной радости. Однажды, когда я был еще ребенком, отец растолкал меня среди ночи и вывел на крыльцо, чтобы показать метеоритный дождь. Он расстелил на траве полотенце, и пока мы лежали, уставившись в небо, на котором один за другим возникали белые штрихи, я с волнением понял: это проявление любви, что демонстрировал он нечасто. Мне вспомнилось, как однажды мы с Мардж всю ночь смеялись и съели на двоих целый пакет печенья с кусочками шоколада, – этой ночью я впервые понял, что мы всегда будем друг у друга. Задумался я и о том вечере, когда мама после двух бокалов вина вдруг заговорила о своем детстве, и я понял, каким ребенком она была, – именно такой должна быть моя подруга.

Эти моменты остались в моей памяти навсегда – простые моменты счастья, ставшие для меня откровением. С тех пор ничего подобного не повторилось, и я не мог отделаться от мысли, что, если бы это случилось, первоначальные воспоминания ускользнули бы, как песок сквозь пальцы, стоит только на минуту забыть о них и не дорожить каждую минуту…

В понедельник утром Вивиан скрылась за дверью уже в половине восьмого со спортивной сумкой в руках.

– Хочу попытаться втиснуть в свое расписание тренировку, – объяснила она. – Чувствую, как с каждой минутой все больше заплываю жиром.

Лондон предстояла поездка на первый урок тенниса. Мы вышли через несколько минут, одетые в шорты и футболки, и когда я видел в соседних машинах мужчин в галстуках, мне казалось, будто меня вышвырнули на обочину жизни, к которой всегда стремился. Без работы я лишился части своего «я», и если ситуация не изменится, рисковал окончательно потерять себя.

Пора возобновить «холодные звонки».

Как только я припарковался, Лондон заметила неподалеку знакомых соседских девочек и побежала к ним на корт. А я занял место на трибуне, вооружился блокнотом и ввел в поисковик на телефоне «пластические хирурги». Питерс избегал таких клиентов, как и адвокатов, считая их капризными и скаредными, а я полагал, что у врачей достаточно и денег, и ума, чтобы понять, какую пользу способна принести им реклама. В окрестностях Шарлотта таких нашлось несколько, с несколькими офисами – хороший признак. Я начал экспериментировать со вступительными репликами, надеясь подобрать верную, чтобы суметь заинтересовать офис-менеджера – или самого врача, если повезет, – настолько, чтобы он не только дослушал меня до конца, но и назначил встречу.

– Нет, ну надо же: такая рань, а уже жарища! – послышался рядом со мной голос с резким нью-джерсийским акцентом. – Ей-богу, я расплавлюсь.

Обернувшись, я увидел мужчину – пожалуй, несколькими годами старше меня, коренастого, с темными волосами и бронзовой кожей. Он был в костюме и очках-авиаторах с зеркальными стеклами.

– Вы ко мне обращаетесь?

– Конечно, к вам. К кому же еще? Здесь полным-полно эстрогена. Мы – единственные парни в радиусе сотни ярдов. Кстати, я Джоуи Тальери по прозвищу Бульдог. – Он придвинулся ко мне и протянул руку.

– Расселл Грин, – представился я, пожимая ее. – Бульдог?

– Талисман Университета Джорджии, моей альма-матер, да у меня и шея бульдожья. Вот прозвище и прилипло. Рад знакомству, Расс. Если меня хватит инфаркт или инсульт – сделайте одолжение, позвоните девять-один-один. Адриан могла бы и предупредить, что тени здесь днем с огнем не сыщешь.

– Адриан?..

– Моя бывшая. Номер три, кстати. Взвалила на меня эту обузу, а знала ведь, как это важно для меня, и видит бог, об одолжениях с ней сейчас лучше не заикаться. В девять тридцать я должен быть в суде, а ей-то что? Думаете, ей есть до этого дело? Да ни малейшего. И суть даже не в том, что ей якобы надо проведать мать. Да, ее мать в больнице – ну и что? Она каждую неделю ложится в больницу, а все потому, что у нее, видите ли, ипохондрия! Хотя врачи ничего и не находят. Она до ста лет протянет преспокойно! – Он указал на мой блокнот. – Вступительное слово готовите?

– Какое вступительное слово?

– Свое обращение к присяжным? Вы же юрист? Кажется, я видел вас в суде.

– Нет, – ответил я. – Вы меня с кем-то спутали. Я не юрист, я работаю в рекламе.