стали свидетелями его постоянного расширения, институционализации и рутинизации и даже начала его глобализации. Однако преувеличивать такую преемственность не стоит. Только в XIX веке старое понятие "наука" обогатилось теми аспектами, которые мы сегодня прочно связываем с ним. Предметная классификация, используемая до сих пор, уходит корнями в далекое прошлое. В это время были созданы современные институциональные формы получения и распространения знаний: исследовательский университет, лаборатория, гуманитарный семинар. Все более тесными становились отношения между наукой и ее приложениями в технике и медицине, все более весомым становился научный вызов религиозным представлениям о мире. Многие термины для обозначения таких дисциплин, как "биология", впервые использованные в 1800 г., или "физика" , только сейчас утвердились. Ученый" (еще один неологизм, придуманный в 1834 г.) превратился в социальный тип, который, несмотря на значительное совпадение, отличался от "ученого" или "интеллектуала" (еще одно порождение XIX века). Наука в целом как никогда резко отделилась от философии, теологии и других традиционных отраслей знания.

В середине XIX века новая концепция науки, распространенная среди ученых, отказалась от прежних претензий на строгую универсальность, безусловную необходимость и абсолютную истинность и подчеркнула рефлексивный характер знания - его условную обоснованность, интерсубъективность и автономность в рамках социальной системы науки. Старое воображаемое сообщество ученых, res publica litteraria, которое историк культуры Питер Берк вслед за Кольриджем назвал "клерикальным", распалось, породив особое научное сообщество с более узкими критериями членства. Ученый увидел себя "профессионалом", специалистом в четко определенной области, имеющим мало общего с литературными "интеллектуалами", которые обращались к широкой публике и были политически ангажированы. Это был большой шаг на пути к "двум культурам", и лишь небольшое число ученых-естествоиспытателей, таких как Александр фон Гумбольдт, Рудольф Вирхов или Томас Хаксли, искали и находили понимание своих взглядов на ненаучные вопросы. К концу XIX века правительства стали проявлять повышенный интерес к науке, научная политика превратилась в новую отрасль систематического государственного управления. Крупная промышленность (например, химическая) также все чаще рассматривала научные исследования как одну из своих задач. Связь между наукой и войной или имперской экспансией стала как никогда тесной.

 

Культурный авторитет науки

К кануну Первой мировой войны современная система науки в ряде стран институционально сложилась. Наука стала силой в интерпретации мира и культурным присутствием, пользующимся необычайным престижем. Любой, кто не соблюдал ее стандарты аргументации и обоснования, переходил в оборонительный режим, так что даже христиане вынуждены были идти на уступки научному мышлению. Оно стало обязательной частью школьной программы, а также профессией для большого числа людей (в подавляющем большинстве мужского пола). Если в XVII и XVIII веках, вплоть до Александра фон Гумбольдта, который потратил свое наследство на научные исследования, многие герои "научной революции" жили для науки на другие источники дохода, то в 1910 году их преемники жили на нее. Любитель отступал на широком фронте перед экспертом. Никто не мог добиться признания в качестве научного дилетанта, как это еще удавалось Гете в теории цветов, морфологии и анатомии.

Все это справедливо лишь для отдельных регионов Европы и США. Однако глобальный исторический подход не изменит картину коренным образом. Современная промышленность, основанная на использовании ископаемых энергоносителей, возникла в Европе, как и наука, которая сегодня сместила все на своем пути. Однако глобальная перспектива позволяет рассматривать эти события в сравнительном контексте и обратить внимание на влияние западного взрыва знаний на весь мир. Для этого необходимо, прежде всего, расширить понятие знания за пределы науки. Если сама наука понимается как коммуникативное предприятие, а ее результаты передаются по каналам связи широкой публике, то она опирается на систему символов, которая делает научное содержание интеллектуально передаваемым в первую очередь. Математика - важный элемент экономики примерно с 1875 г. - и некоторые естественные языки с трансконтинентальным распространением обеспечили мобильность научного смысла. Но, разумеется, языки являются также важнейшим средством передачи многих видов знания, отличных от организованной науки. Поэтому невозможно говорить об истории знания в XIX веке, не обращая внимания на язык и языки. Их распространение и использование - хороший индикатор постоянно меняющейся географии политического и культурного господства.

 

1 Мировые языки

В XIX веке некоторые языковые ареалы стали более обширными, чем в ранний современный период. К 1910 г. "мировые языки" (этот термин впервые стал оправданным) были распределены по всему земному шару по схеме, которая в значительной степени сохраняется и сегодня. Здесь следует различать два аспекта, хотя на практике часто не удается провести четкую границу между ними. Имеет значение, принимает ли большинство населения иностранный язык в качестве основного средства повседневного общения, своего рода родного языка второго порядка, или же язык остается "иностранным", но при этом используется для функциональных целей, таких как торговля, наука, религиозные культы, управление, контакты между культурами. Экспансия языка облегчается политическим и военным строительством империй, не являясь его неизбежным результатом. Например, в период раннего модерна в Азии персидский и португальский языки получили более широкое распространение, не будучи занесенными на новые территории колониальным владычеством Португалии или Ирана. С другой стороны, такие относительно недолговечные образования, как Монгольская империя в Средние века или Японская империя в первой половине ХХ века, практически не оставили после себя долговременных лингвистических следов. В Индонезии, несмотря на трехсотлетнее колониальное господство, голландский язык так и не смог ужиться с языками коренного населения, поскольку, в отличие от англичан в Индии, нидерландцы не стремились создать культурно европеизированный слой населения.

Португальский язык сохранился в районе Индийского океана до 1830-х гг. как лингва франка в многонациональной купеческой среде. Расцвет персидского языка в XIII-XVII веках в Западной, Южной и Западно-Центральной Азии сменился крахом его литературной среды в XVIII веке. Но до 1830-х годов он продолжал играть свою прежнюю роль административного и торгового языка за пределами Ирана. На смену португальскому и персидскому пришел английский, который в 1837 г. стал единственным признанным языком управления в Индии, а позднее, с открытием Китая в 1842 г., - доминирующим некитайским языком в восточных морях. К концу века португалоязычный мир сократился до Португалии, Бразилии, Гоа и нескольких владений на юге Африки. Испанский язык - наследие колониальных поселений в Южной и Центральной Америке, география которых в XIX веке практически не изменилась. Китайский язык получил небольшое распространение в результате эмиграции кули из Китая, но так и не вышел за пределы заморских китайских общин, став языком образования, распространившимся на окружающую их среду. Изоляции китайского языка способствовало и то, что большинство зарубежных китайцев происходили из провинции Фуцзянь или Гуандун и использовали диалекты, едва понятные носителям мандаринского