Из кандидатов для России наиболее подходящей казалась фигура Михаила Александровича Романова. Это был законный преемник Императорского Престола, в пользу которого отрекся Николай II. Его судьба была еще менее известна, чем судьба Царской Семьи, и вероятность его «чудесного спасения» признавалась весьма большой, неоднократно в различных белых регионах возникали слухи о «чудесном спасении» Великого Князя. Например, в марте 1919 г. (ориентировочно) на белом Юге распространялся т. н. Высочайший Манифест к «Великому русскому народу», обращенный будто бы от его имени: «Божией Милостью и волею русского народа Мы, Михаил Александрович Император и Народный посадник Всероссийский и проч. и проч. и проч.». В «Манифесте» говорилось, что Михаил прибыл «в Царьград и 17 марта» высадится «на Землю Русскую» в Севастополе и вручит «начальствование над всеми без исключения русскими силами» – как ВСЮР, так и РККА (!) – «Нашему дяде, Верховному Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу».

В политическом контексте «Манифест» предполагал «изъявление воли народа» через Государственную Думу, созванную «из намеченных членов всех прежде бывших Дум». По истечении же года «после Нашего вступления в Москву и по водворению спокойствия и порядка в России» Михаил Романов обязался созвать Всероссийское Учредительное Собрание, призванное утвердить Его или «иное лицо» в качестве «Первого Посадника в Русской республике». Отдельными пунктами новый «Император» предоставлял «амнистию всем русским людям за все совершенное ими до времени Нашего прибытия в Царьград» и предполагал создание «одной русской партии» взамен многопартийной системы. Подобное сочетание двух представителей Дома Романовых (Михаила Александровича в качестве «Императора и Народного посадника Всероссийского» и Николая Николаевича в качестве Главковерха) было довольно популярным среди южнорусских монархистов (например, у последователей «монархической республики» А. Суворина (А. Порошина).

Конечно, «самозванство» подобного рода документов дискредитировало монархическую идею в не меньшей степени, чем пропагандистские лозунги большевиков. Однако подобные проявления должны рассматриваться в качестве показательных примеров несомненной эволюции, трансформации монархической идеологии в условиях революции и гражданской войны. Популярность идей восстановления монархии, опирающейся на решения Всероссийского Учредительного Собрания («Земского Собора» в лозунгах 1920–1921 гг.) не ослабевала. С другой стороны, поскольку многие монархисты были убеждены, что возрождение Империи должно сопровождаться проведением глубоких социальных реформ (в частности, аграрной), то Михаил Романов как нельзя лучше соответствовал роли нового «крестьянского царя», не связанного ни с прежней бюрократией, ни с парламентской «общественностью». Именно эти идеи широко распространялись среди повстанческих отрядов в Сибири, на Южном Урале в конце 1920–1921 гг. Итак, желтое знамя с вышитым на нем вензелем «М II» (Император Михаил II) развернулось над полками Азиатской дивизии, направлявшейся в поход на Советскую Россию…

Русские монархисты в Зарубежье приветствовали действия Унгерна, возлагая большие надежды на возможность скорого восстановления центра Белого движения на Дальнем Востоке и в Сибири. В статьях выходившего в Берлине «Двуглавого орла» давалась также примечательная характеристика геополитических причин и последствий выступления Унгерна: «Центр тяжести борьбы с большевизмом на Дальнем Востоке – сейчас в Монголии. Сами большевики прекрасно сознают это, придавая огромное значение Монгольским событиям. Они понимают, что в ближайшем будущем Монголия явится той дружественной базой, опираясь на которую, антибольшевики перейдут к решительным действиям… Монгольский «живой Будда» Хутухта, воспользовавшись помощью прибывшего с отрядом барона Унгерна, создал монгольскую армию и провозгласил независимость Монголии. Китайские войска были вытеснены. Издавна существовавшие дружеские чувства между монголами и русскими содействовали этому непонятному на первый взгляд сотрудничеству Хутухты и Унгерна… Чтобы понять, почему резидентам Монголии и Китая не оставалось другого выхода, как принять участие в монгольском движении, достаточно вспомнить действия Китайского Правительства по отношению к русским антибольшевикам: выдача красным интернированного в Маньчжурии и разоруженного отряда Атамана Калмыкова; дружественные переговоры Пекинского правительства с большевистским послом Юриным; заточение в тюрьму китайскими войсками русских резидентов в Урге и невероятные притеснения русских в Маньчжурии… Личность самого Унгерна встречает огромную оппозицию в некоторых интернациональных кругах Дальнего Востока и в части прессы. Причина – определенный идейный антисемитизм барона Унгерна, основанный на убеждении, что большевизм и еврейство – одно и то же».

В отношении Японии отмечалось: «Муссируются слухи об участии Японии в монгольском движении; но, по-видимому, реальной почвы эти слухи под собой не имеют; в частности, едва ли Монголия и Унгерн испытывали бы в последнем случае такой недостаток в оружии. Слухи об участии Японии являются скорее средством возбудить китайские массы против монгольского движения».

Журнал «Двуглавый орел» так оценивал перспективы белой борьбы: «1921-й год – полное торжество красных: фронтов нет, сопротивляться некому… Красное море успокоилось и лед затянул завороженную страну… Но оттолкнувшиеся от берегов океана разбитые белые волны обращаются вновь назад, принимая отовсюду вливающиеся свежие ручьи. Ушедший на время в Монголию и за это время сделавший ее самостоятельной, один из ближайших сподвижников Атамана Семенова, генерал барон Унгерн-Штернберг, вышел оттуда и идет на Иркутск. Семеновские отряды, обходя Читу, двигаются к Верхнеудинску. Волна за волной катятся на запад возвращающиеся белые волны, и не может сдержать их рыхлеющий еще красный лед. Светлеет на Востоке небо, скоро взойдет солнце, а навстречу ему трещит лед по всей России: там и здесь вспыхивают крестьянские восстания и несется измученный, голодный и могучий вопль: «Царя!». И хочется верить, что Атаман не повторит ошибку всех прежних водителей белых войск, не будет обманывать народ, и скоро с Востока мы услышим твердый голос: «За Веру, Царя и Отечество».

Не стоит, однако, считать всех «союзников» Унгерна, волею обстоятельств оказавшихся на обширной территории Монголии, убежденными сторонниками возведения на Престол Великого Князя Михаила Александровича Романова. Политические заявления Кайгородова и Бакича были гораздо более близки к программе Белого движения периода 1920 г. с его лозунгами сотрудничества с «народовластием», разрешением аграрных и рабочих проблем, широкой программой федерализации. Бакич заявлял в своем «Воззвании к землепашцам Великой и богатой Сибири, крестьянам, казакам, киргизам и татарам» о защите «народа и народовластия», при котором «сам народ избирает желательный для него образ правления». «Все национальности Великой России» должны были «свободно развиваться на основе равенства и братства».

Более актуально формулировался традиционный для Белого дела лозунг «защиты правопорядка»: «Да здравствует право, справедливость и народовластие!» Актуально звучали также лозунги земельной политики: «Широкое наделение трудящихся крестьян и казаков землей за счет помещичьих, кабинетских и прочих земель – в полную собственность». Провозглашались «демократические свободы» (свобода совести, слова, печати, союзов и собраний), а также необходимость «рассчитывать» в борьбе с «коммуной и комиссародержавием» «исключительно на силы русского народа, без вооруженной помощи иностранцев». По мнению Серебренникова, «умеренные принципы демократизма нашли официальное признание со стороны Бакича».