Весьма неопределенными выглядели политические лозунги т. н. отряда атамана Корюкова, составленного из казаков, беженцев, русских колонистов – служащих «Центросоюза» и перешедших к белым красноармейцев (с марта 1921 г. командование над ним принял бывший командир 16-го Ишимского стрелкового полка армии Колчака Н. Казагранди). По инициативе бывшего офицера, полковника Плевако (взявшего себе псевдоним «атаман Корюков»), отряд собирался перейти к активным действиям на стыке границ РСФСР с ДВР с таким расчетом, чтобы после совершения «набегов» на советскую территорию, захвата пленных и имущества, быстро уходить обратно на территорию Монголии. В декларациях, составленных самим «атаманом», говорилось о «походе на Русь», «с верой в Бога и с мечом в руке – против большевиков», но не более того. В расчете на восстановление местных органов власти при дивизии в походе участвовал министр Бурятского правительства Цурюхаев.

Собственно, и у самого Унгерна не было столь жесткой последовательности в «предрешении» политических лозунгов. Если в «приказе № 15» он заявлял о восстановлении на престоле Михаила Романова, то в упомянутом выше письме Анучину барон вполне соглашался с формулой «непредрешения» формы правления. Здесь уместно отметить проявление бароном – в тех условиях – политической тактики, которой, правда, ему далеко не всегда хватало, но среди части эмиграции действия Унгерна вызывали положительную оценку, пробуждали вполне конкретные надежды. Как отмечалось выше, журнал «Двуглавый орел» в начале июля 1921 г. полагал, что Монголия «в ближайшем будущем» может стать «той дружественной базой, опираясь на которую, антибольшевики перейдут к решительным действиям». Считалось, что «дружеские чувства между монголами и русскими содействовали… сотрудничеству Хутухты и Унгерна», совместными усилиями создавшими «монгольскую армию» и обеспечивающими «независимость Монголии».

От имени Рейхенгалльского монархического съезда его председателем А. Н. Крупенским были отправлены приветственные телеграммы Семенову и Унгерну. В них говорилось о готовности «всемерно поддержать» Белое дело на Дальнем Востоке: «Счастье и победа да сопутствуют Вашим славным знаменам на благо восстановления могучей Монархической и Великодержавной России». В сущности, монархический «сценарий» для Монголии признавался Семеновым еще в конце 1919 г. После переговоров с Чжан Цзо-лином (в сентябре 1919 г.) атаман в принципе не возражал против намерений официального Пекина установить и признать в Халхе власть одного из губернаторов близлежащих провинций (говорилось, в частности, о губернаторе провинции Гирин Тугуне) с тем, чтобы его полномочия напоминали самодержавные.

Однако Унгерн, отрицая эти намерения, восстановил власть местной, национальной династии. Конечно, нельзя отрицать и определенного влияния мистических представлений Унгерна о своем предназначении как «защитника династий». Согласно воспоминаниям его собеседников (И. Голубев, А. Ивановский и др.), идея «восстановления в Китае Маньчжурской династии» возникла у него еще во время Синьхайской революции, в 1912 г.: «Он носил идею восстановления в Китае Маньчжурской династии…, в свою идею он свято верил и думал о ней на протяжении целого ряда лет, что когда-нибудь его мечта… примет реальную форму… Кроме того, он намеревался восстановить Монголию и видеть ее правящей, а не угнетенной Китаем и Россией. По его мнению, страна, давшая несколько веков назад Чингисхана и его непобедимые полчища, не должна сойти с политического горизонта, а должна постепенно переходить к прежнему величию. В такую мечту он верил и вложил в нее цель своей жизни».

При всей сложности военно-политической ситуации, сложившейся в Монголии весной 1921 г., однозначным становилось одно: движение Унгерна и Семенова отнюдь не ограничивается «местными интересами» и явно стремится к «общероссийским» целям «борьбы с большевизмом».

Боевые действия отрядов Унгерна весной – летом 1921 г. достаточно хорошо известны. Начиная свои операции против ДВР и Советской России в мае 1921 г., Унгерн сильно рисковал. Независимо от того, насколько велики были перспективы антибольшевистского повстанчества в Сибири и на Дальнем Востоке, жертвовать относительно прочным положением в Халхе во имя «создания Центральноазиатской империи» и «уничтожения большевизма» в России было неразумно. Своим переходом границы ДВР и РСФСР Унгерн дал повод для вооруженного вмешательства Советской России в дела Монголии, а «красные монголы» могли теперь рассчитывать на официальную поддержку РККА.

16 июня 1921 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принял решение об оказании военной помощи монгольскому народу в борьбе с отрядами Унгерна и о вводе войск на территорию Монголии. В обращении Реввоенсовета к 5-й советской армии заявлялось: «Военные действия на монгольской границе начали не мы, а белогвардейский генерал и бандит барон Унгерн, который в начале июня месяца бросил свои банды на территорию Советской России и дружественной нам Дальневосточной Республики… Красные войска, уничтожая барона Унгерна, вступают в пределы Монголии не врагами монгольского народа, а его друзьями и освободителями… Освобождая Монголию от баронского ига, мы не должны и не будем навязывать ей порядки и государственное устройство, угодные нам. Великое народное собрание всего монгольского народа само установит формы государственного устройства будущей свободной Монголии».

До этого момента против Унгерна и монгольской армии планировалось наступление китайских войск, дополнительные контингенты которых отправлялись из Центральных губерний страны. И если результат операций против китайских войск возможно, мог быть успешным для белых и союзных им монголов, то в новых условиях Унгерн столкнулся с объединенными, многократно превосходившими его силами армии ДВР, РККА, «красными монголами» и китайскими отрядами.

Унгерн, по существу, подставил своих союзников из правительства Богдогэгэна, многих монгольских князей и лам под удар «красных монголов» и советских войск. Барон увел в поход почти весь состав дивизии и подчинившиеся ему отряды. В Урге остались малочисленная и небоеспособная комендантская команда полковника Сипайло и наспех собранные полувоенные отряды русских колонистов под командованием есаула Немчинова. Этим не замедлило воспользоваться советское командование. В результате стремительного рейда от Алтан-Булака на юг 6 июля 1921 г. Урга была занята без боя, а 11 июля сюда уже переехало монгольское народно-революционное правительство. Впоследствии, на допросе, Унгерн утверждал, что в столице он «не мог твердо чувствовать» себя, так как монголы «тянули на сторону Советской России». Но этим не объясняется авантюрность решения генерала. Ведь на его стороне сражались сотни «белых монголов» из отрядов Баяр-гуна, Жамболона (военного министра правительства Богдо-гэгэна), Сундуй-гуна, Ундермерина, Цампилова и других, и, казалось, выступать в столь масштабный поход можно было с полной уверенностью в успехе. Унгерн, очевидно, не только верил в свою «звезду» (победу ему нагадали ламы), но и имел информацию о готовящихся крупных восстаниях против советской власти. Иначе не появились бы в приказе № 15 столь категоричные слова: «Сомнений нет в успехе, так как он основан на строго продуманном и широком политическом плане».

Думается, что еще могут появиться дополнительные документы, подтверждающие контакты Унгерна не только с представителями китайской и монгольской контрреволюции, но и с антисоветской агентурой в Забайкалье. То, что барон на допросе отрицал наличие осведомителей в красном тылу, не означало их реальное отсутствие. В частности, Семенов отмечал в «воспоминаниях», что сведения о готовящемся восстании красной конницы в Троицкосавске повлияли на преждевременное решение Унгерна наступать на Забайкалье вопреки первоначальному плану наступления на Калган (Внутреннюю Монголию, входившую в состав Китая), на соединение с «китайскими монархистами».