Однако 17 января ему очень плохо, он чуть не упал в ванной. И физическое состояние ухудшается психологическим — отвращением к своей немощности.

Режиссёр думал, что родные должны прибыть не самолётом, а поездом, поскольку иначе при досмотрах в аэропорту они не привезут всё, что нужно. Об этом ли сейчас стоило беспокоиться? Тем не менее как выяснится потом, волновался Тарковский не зря. Андрюшу с Анной Семёновной долго будут не пускать в самолёт из-за некой формальной ошибки в визе. Пустят в последний момент, и, в итоге, потеряют одну из сумок багажа. Крис Маркер встречал родных режиссёра в аэропорту вместе с Ларисой. Здоровье главы семьи, конечно, ему поехать не позволяло. Вышло так, что в объектив камеры Маркера попали ключевые моменты последнего года жизни мастера, его реакции, его лицо. Съёмки продолжились дома у Марины Влади, где Тарковский ждал сына и тёщу. Сам Андрей перед камерой с усилием сдерживает эмоции. Такое долгожданное событие! Впрочем, сколько ни повторяй этот эпитет, передать ощущения невозможно. Однако, безусловно, режиссёр поразительно сдержан. Он осознаёт, что его снимают, но не просит выключить камеру. Кино — это вся его жизнь, вот только из создателей Андрей превращается в его героя. А может, он просто возвращается в собственное прошлое, когда, приехав в Италию, Тарковский собирался снимать материал своей жизни на шестнадцатимиллиметровую камеру.

Удивительно, но упомянутая сдержанность проникает и в дневник. Режиссёр записал лишь, что тёща не изменилась внешне, а Андрюшу он бы не узнал: «Очень вырос… Хороший, милый, зубастый мальчик». Редчайшие слова Анны Семёновны об этой встрече можно услышать в документальном фильме «Андрей Тарковский. Воспоминание».

Возвращаясь к картине Маркера, следует отметить, что её название — «Один день Андрея Арсеньевича» — выглядит то ли парадоксом, то ли ошибкой, то ли оксюмороном в духе самого главного героя. Какой именно день? 19 января 1986 года? Или 19 июля 1985-го, когда состоялись съёмки второго дубля пожара? Этому событию уделено, пожалуй, даже больше внимания. А может, речь про 24 января 1986-го, когда Тарковский впервые увидел смонтированное вчерне «Жертвоприношение» на экране телевизора? Всё это верно и неверно. Просто жизнь мастера прошла как один белый-белый день.

Позже Маркер покажет Андрею снятый материал, и тот будет огорчён: «Я выгляжу чудовищно. Как, наверное, я перепугал их! Лариса неестественна: произносит какие-то монологи вроде тостов, хотя никто их не требует…»[1074]

Сын до приезда ничего не знал о болезни отца, в Москву такие новости не сообщали, это стало дополнительным шоком. По прошествии лет он признавался[1075], что, увидев папу, почувствовал, будто не было долгих лет разлуки. Это, конечно, сильно отличается от ощущений режиссёра.

В это время Тарковский читал «Колымские рассказы» Варлама Шаламова и был впечатлён. Мало о каких книгах он говорил в терминах «невероятно» и «гениально».

20 января Марина Влади с мужем ходили на ужин в советское посольство. Наверняка, приглашали и режиссёра с супругой, но они не согласились ступить на территорию, которая, согласно официальному статусу, считается советской. В конце посол Воронцов попросил передать Тарковскому, что, при желании, он может вернуться в Москву в любой момент. Заметим, что по прошествии лет в разговоре с автором этих строк Влади опровергла, что некий обед в посольстве имел место.

21 января звонил Максим Шостакович, случай которого когда-то так вдохновлял Андрея на то, чтобы решительно переменить свою жизнь. Это удивительно и символично — разговор состоялся после того, как все события, вызывавшие некогда столько сомнений, оказались позади. В этой связи крайне показателен сон, который Тарковский запишет в дневнике через четыре дня. Режиссёру приснится, будто он «попал в самый центр, в гнездо змей. Выбравшись оттуда, долго не мог освободиться от уже мёртвых, безвредных змей, приклеившихся к телу». Видение трактуется довольно однозначно.

22 января Тарковские переехали в съёмную квартиру на Claude Terrasse, 42, квартира 71, поскольку вчетвером оставаться у Влади было уже невозможно. Самочувствие Андрея стало очень скверным, хотя лечение, по мнению доктора, протекало отнюдь не худшим образом. При этом в дневнике появляется всё больше хозяйственно-вещевых записей. Марина летела в Москву, и Тарковские отправили с ней посылку Ольге. Содержимое режиссёр описал так: марки, кольца, «о Шарле», первый том «Мифов» и фотографии. Ассорти из пяти абсолютно разных «типов» вещей: предметы коллекционирования (зачем они сейчас?!), драгоценности, сведения, книга и запечатлённое время — память на фотобумаге.

Упомянутый Шарль — новый французский знакомый Тарковского, богатый человек, располагавший имением в дальнем пригороде Парижа. По всей видимости, через него можно было устроить приезд Ольги, а то и фиктивный брак. Впрочем, как выяснится позже[1076], сама девушка вовсе не хотела эмигрировать, чем очень огорчала родителей. Да и Влади сведений «о Шарле» ей не передала, но повидалась с Олегом Халимоновым.

Халимонов входил в то неформальное творческое братство, которое сформировалось некогда в Большом Каретном переулке. Иными словами, он — друг юности не только Тарковского, но и Высоцкого, потому Марина хорошо его знала. Будучи моряком, широкому кругу Олег известен единственной ролью в кино: он снимался в фильме «Один шанс из тысячи» (1968), соавторами сценария которого были Тарковский[1077], Артур Макаров и Левон Кочарян — хозяин квартиры в Большом Каретном, где и собирались друзья. Кочарян же выступал режиссёром.

В упомянутой роли сниматься собирался Высоцкий, но он уже был слишком известен и занят, а потому предложили Халимонову. Главного же героя воплотил Анатолий Солоницын. Тем не менее с фильмом связана большая драма: в процессе съёмок выяснилось, что Левон тяжело болен и доделывал фильм другой их общий друг — Эдмонд Кеосаян. Вскоре Кочарян скончался.

Так или иначе, получить весточку из самого сердца своей юности Тарковский будет очень рад. Он вообще с большой нежностью вносил в «Мартиролог» записи о контактах с дорогими ему людьми из Москвы. В том числе, о контактах сугубо эфемерных. Так, в дневнике появлялись заметки о том, что ему снились Александр Мишарин[1078], Николай Гринько и Марианна Чугунова[1079].

23 января в Париж к режиссёру приехал Михал Лещиловский и привёз практически законченный фильм. Всего в ходе работы над «Жертвоприношением» он приезжал из Швеции четырежды, чтобы показывать материал и получать корректирующие комментарии мастера. Однако именно этот визит имел особое значение. Картину смотрели на следующий день, когда прибыли Анна-Лена Вибум, Свен Нюквист и Лейла Александр-Гарретт. Крис Маркер вновь снимал происходящее. То, как в ходе просмотра, в чрезвычайно редкий теперь эпизод любимой работы режиссёр меняется в лице, как лежащий на кровати человек буквально