подумал Эдмунд. Я правда не хочу. Но мне придется. Я позвал его — это причина, да? Эдмунд сделал глубокий вдох и открыл дверь.

Все пространство было заполнено густым тусклым паром, как всегда, когда кто-то долго принимал ванну и забывал открыть окно. В первый момент Эдмунд мог только видеть очертания раковины, глубокой старой ванны и множество запотевших зеркал. Но тут и там пар красновато дрожал, словно облака при ярком закате.

По тем временам это была огромная ванная комната: дом был построен в то время, когда помещения были большими, и одна из спален была позднее переоборудована, незадолго до рождения Эдмунда. Сначала он не мог понять, где его отец, но потом пар немного рассеялся, потому что прохладный воздух из открытой двери начал поступать в помещение. Пульсирующий страх, который бился внутри Эдмунда, начал стучать у него в висках.

Кто-то лежал в ванне.

Кто-то абсолютно неподвижно лежал в ванне, голова была повернута к двери, как будто глядела на кого-то или на что-то, что уже больше никогда не увидит. Сердце ударило шесть раз, и шелестящая струйка воды, все еще капающей в бак, зашептала, словно смеясь над паникой, смешавшей все в голове Эдмунда. С-с-смотри, в ванне кто-то лежит… С-смот-ри, кто-то с забрызганными кровью руками и залитой кровью грудью, кто-то, кто усмехается открытыми окровавленными губам-м-ми…

Кто-то, кто намеренно наполнил ванну горячей водой, потом лег в нее, усмехался с мрачным триумфом, потому что обманул весь мир. Кафель по краям ванны был забрызган кровью, и кровь была на мокром кафельном полу. На полу лежала бритва.

«Как мне понимать то, что я вижу? — думал Эдмунд. — Я должен сконцентрироваться, я должен точно понять, на что я смотрю, потому что они захотят знать — полиция и доктора, они захотят знать. Итак, что я вижу? Я вижу, что он улыбается, — это первое. Но его рот в другом месте».

Разум Эдмунда наконец освободился от ледяного паралича, и он снова смог логически мыслить. Конечно, его отец не улыбался. Его губы не улыбались, они посинели и были слегка приоткрыты. Они были невыразительны и ничего не передавали. Это были другие губы как раз под этими, губы глубокой, зияющей раны, идущей через все горло, которая изгибалась в эту ужасную усмешку и мокро сверкала от крови…

Он перерезал себе горло, подумал Эдмунд. Вот что случилось. Он нашел старомодную бритву, потом лег в горячую ванну и полоснул бритвой по горлу. Вот что я вижу. Я вижу человека, который больше не хотел жить.

Множество разных эмоций раздирали его, но все же Эдмунд пошел по мокрому кафелю. Горячая вода все еще капала в ванну; Эдмунд машинально закрутил кран, потом опустил ладонь во все еще теплую воду, чтобы потрогать одну из дряблых рук, пощупать пульс. Ничего. И кожа Криспина была абсолютно безжизненной. Мертвое мясо. Но я должен убедиться, подумал Эдмунд. Как насчет сердцебиения? Трогать окровавленную грудь неожиданно показалось противным, но это было необходимо. Не думай, говорил его разум, просто сделай это. Ты должен точно убедиться, что он мертв. Если ты сейчас позвонишь в «скорую», они скажут тебе сделать именно это. Ладонь на правую часть груди. Немного выше. Похоже, здесь. И если есть хоть малейший признак того, что что-то бьется…

Но ничего не билось, и в конце концов Эдмунд вышел из ванной, вдруг заметив, что его сильно трясет и что, несмотря на теплый влажный воздух в помещении, он был холодным как лед. Эдмунд прислонился к стене, обхватил себя руками, как будто это могло согреть его, и уставился на то, что раньше было его отцом. Какое-то время он боролся, чтобы не терять контроль, потому что он не должен давать волю эмоциям, он не должен… И если логически взглянуть на все произошедшее, то не было ничего такого, что могло бы причинить ему боль или угрожать ему.

Или было?

Дрожь прекратилась, и он собирался с мыслями, чтобы спуститься вниз и позвонить, вызвать «скорую» или врачей, или кого еще нужно было позвать среди ночи, чтобы осмотрели тело. Как раз в этот момент он краем глаза заметил легкое движение, и тут же застыл, а его сердце подскочило к горлу. Кто-то здесь есть? Кто-то, кто прячется в маленькой ванной, стоит в тумане и наблюдает за ним? Он вспомнил, что сказал его отец. «Слушай, — сказал он, — кто-то, кажется, крадется по лестнице». Эдмунд почувствовал, как кровь снова застучала у него в висках.

Но потом он понял — то, что он увидел, было просто его отражением в большом зеркале в дубовой раме, висящем над раковиной. Короткий нервный смешок слетел с его губ, освободив частичку бьющегося внутри него напряжения. Просто его отражение.

Или нет? Он вгляделся в облака пара. Поверхность зеркала была по-прежнему частично запотевшей, но не был ли тот Эдмунд, который стоял там, слегка другим; не был ли он каким-то более четким, более ярким Эдмундом? Эдмунд, чьи волосы попали в невидимый световой луч и теперь казались слегка рыжими…

Эдмунд взмахнул рукой, проверяя, и другой Эдмунд тоже взмахнул, но не совсем синхронно, скорее так, словно он полунасмешливо-полуудивленно отдал честь из глубин зеркала.

Я всегда буду с тобой, Эдмунд…

Воспоминание заставило губы Эдмунда изогнуться, почти улыбнуться. И тут же изображение в зеркале тоже почти улыбнулось, и сейчас уже не было сомнений — это была определенно не его улыбка. Это была улыбка молодого человека, который однажды обладал достаточным очарованием, чтобы привлечь безнравственную, развратную даму — даму с кожей словно фарфор и волосами, как блестящий шелк… Молодого человека, который убил и избежал последствий убийства… Молодого человека с волосами цвета меда, сияющего на солнце; эта улыбка была очаровательна…

Криспин. Криспин стоял в туманной глубине зеркала, глядя на Эдмунда, говоря с Эдмундом в его собственной голове.

«Я всегда буду с тобой, — говорил голос Криспина так, как он говорил маленькому Эдмунду. — Помни, Эдмунд… Тебе никто не будет нужен, потому что, что бы ты ни сделал и куда бы ты ни пошел, я всегда буду с тобой, чтобы помочь тебе…»

Прошло много-много времени, прежде чем Эдмунд вспомнил, что за пределами дома был мир, и что-то должно было быть сделано, и как-то ему нужно было добраться до телефона и позвонить в «скорую помощь». Безликий голос ответил, и Эдмунд идеально спокойным тоном сказал, что его отец только что умер, что он был с отцом один и не знал, что должен делать, но подумал, что