ткани и обуглившегося дерева падали в сад. Люси услышала вдалеке вой пожарной сирены и с надеждой подняла глаза, потому что, может быть, все еще может быть хорошо в конце концов. Но пожарная станция была на расстоянии многих миль от их дома, на другой стороне города, и, когда Люси вспомнила об этом, она поняла, что пожарные не успеют вовремя.

Сквозь пар и дым Люси видела голые балки крыши, похожие на кости скелета, торчащие из мертвого тела. Сейчас в окне были видны две кошмарные головы, два печеных яблока; они все кричали и кричали, а их крик смешивался с треском огня и шипением шланга, и эти ужасные кости дома… Самое страшное было в том, что все это начинало раздражать. Этот крик… Люси хотелось закричать ему, чтобы он прекратился…

Она зарыдала и бросилась к дому, но кто-то поймал ее и оттащил назад. Эдмунд. Люси пыталась вырваться, но он крепко держал ее, закрыв ей руками уши, чтобы она больше не могла слышать крик, но Люси все равно все слышала.

Пожарная машина с шумом ехала по дороге, сирены выли, так что даже если Марианна или Брюс все еще кричали сквозь огонь, никто не мог их слышать. Пожарные бежали, устанавливали лестницы, соединяли стальные шланги с кранами, и огромные сильные струи воды обрушились на дом, а облака пара стали подниматься в небо. Пламя злобно шипело несколько минут, а потом погасло.

Поднялся легкий ночной ветерок, и он ударил волной дыма прямо в лицо Люси. Это был темный густой Дым, и он был наполнен чем-то жирным и слишком сладким… Когда жуткий густой запах достиг желудка Люси, она оттолкнула Эдмунда, и ее стошнило на мокрую от дождя траву. К ней подходили люди, чтобы помочь, — они обнимали ее и говорили, что все будет хорошо, пожалуйста, не плачь, о бедная дорогая малышка…

Все не будет хорошо, конечно, все уже никогда в жизни не будет хорошо. Мир теперь всегда будет состоять из двух беспомощных фигур с ужасными головами, которые кричали, когда сгорали заживо. Люси снова вырвало; кто-то вытер ей лицо, и кто-то еще завернул ее в одеяла. Она пыталась перестать трястись, но не могла, и старалась не смотреть на дом.

Все это время ночной дождь, не переставая, обрушивался на горящий дом и на то, что лежало внутри.

Конечно, должно было быть расследование и дознание, но к Люси и всей остальной семье проявили снисхождение, и все это было записано как смерть от несчастного случая. Это была ужасная трагедия, но тут не было ничьей вины, говорили люди. Чудовищный несчастный случай, странное стечение обстоятельств, которого никто не мог предсказать. Возможно, искра от неисправного куска электропроводки послужила началом пожара, или, что более возможно, кто-то неосторожно бросил где-то там сигарету. Как бы то ни было, едва ли кто-то когда-нибудь признается в этом.

Некоторые говорили, что, если бы Марианна не побежала на чердак и если бы Брюс не помчался за ней, они могли бы быть живы. Верхняя часть дома все равно бы сгорела, и все на чердаке сгорело бы, но, ради бога, что там какие-то кирпичи, тряпки и кучи хлама, когда два человека сгорели заживо!

Эдмунд рассказал отцу, что случилось, хотя, конечно, он не был убежден, что отец полностью его понял, — в те дни никто не мог с уверенностью это утверждать. У вашего отца тяжелая клиническая депрессия, сказал доктор несколько месяцев назад, вызвав Эдмунда из Бристольского университета, потому что не хотел, чтобы его пациент навсегда погрузился в сумрачный мир депрессии и никто из его семьи не узнал об этом. Он добавил, что это состояние, скорее всего, было незаметно в течение многих лет, хотя ни в чем нельзя быть уверенным. О нет, тут некого винить, и Эдмунд не должен считать, что он в чем-то виноват. Кто знает, что творится в голове даже самых близких наших друзей и родственников? Ну да, он должен сказать, что психиатр, которого он пригласил, считал, что в этом конкретном случае болезнь прогрессировала, но случай не безнадежный, потому что существовало лечение и таблетки, которые могли помочь. Госпитализация? О, бог мой, об этом не придется думать еще довольно долго, сказал доктор.

Лучшее, что мог Эдмунд, — это сделать так, чтобы его отец жил самой обычной, насколько это возможно, жизнью. Его отец, похоже, стремился вспоминать прошлое, Эдмунд заметил это? О, заметил. Ну, в любом случае, бодрость — вот что должно быть их лозунгом. Эдмунду надо пытаться сохранить разум его отца сосредоточенным на других вещах: на семейных новостях, на его учебе, на положительных событиях, происходящих в мире, — их было не так уж и много в то время, хм?

Сложно сказать, расстроили ли отца Эдмунда новости о пожаре и смерти Марианны и Брюса.

— Все сгорело? — постоянно спрашивал он Эдмунда. — В огне?

— Да. Верхние этажи дома полностью сгорели.

Отец долго молчал, и Эдмунд почти чувствовал, как он пытается соединить обрывки собственного разума. Было облегчением, когда он задал абсолютно здравый вопрос о Люси:

— Что с ней будет? Где она будет жить?

— Я думаю, с семьей Брюса Трента.

— Не с Деборой?

— Нет. Дебора предлагала это, но, я думаю, все согласились, что Люси будет лучше с семьей отца. Хотя, мне кажется, она будет проводить каникулы у Деборы.

— А, да, конечно. — На секунду Эдмунд подумал, что его отец снова окунулся в эту ужасную темноту, и он уже собирался уйти, когда отец неожиданно сказал: — Дебора была бы очень рада, если бы Люси жила с ней. Жаль ее. Привези Люси как-нибудь повидаться со мной, хорошо?

— Да, конечно, — удивленно ответил Эдмунд.

— Мне будет приятно. Как ты думаешь, она вырастет похожей на свою бабушку?

— Понятия не имею, — сказал Эдмунд.

Перед выяснением обстоятельств всего произошедшего Эдмунд сказал Люси, что лучше будет не говорить никому про лампу.

Люси грустно посмотрела на него, ее глаза казались слишком большими для маленького личика.

— Никогда?

— Да, — ответил Эдмунд. — Никогда.

Она нахмурилась, и Эдмунд понял, что она собиралась сказать что-то о том, что Эдмунд сам перевернул лампу, — он чувствовал, как мысль формируется у Люси в голове. Поэтому, не дав ей времени произнести эти слова, он продолжил:

— Люси, послушай… Люди могут не понять, почему… почему ты была там наверху в ту ночь. — Пауза. — Они могут даже решить, что пожар возник по твоей вине.

Было отвратительно видеть, как выражение лица девочки изменилось, но ничего нельзя было сделать. Люси была честным,