У него галлюцинации, подумал Эдмунд. Но вопреки самому себе он подошел к приоткрытой двери и посмотрел в глубокий лестничный пролет. Ничего. Он вернулся и сел на кровать. Отец схватил его рукой с неожиданной и теперь пугающей силой, которой обладал когда-то.

— Тебе кажется, — сказал Эдмунд. — Здесь нет никого, кроме нас.

— Мне не кажется. Я умру сегодня, Эдмунд. И они знают, что я умру. Вот почему они здесь сейчас. Вот что я слышу.

По спине Эдмунда пробежал холодок, но он проговорил:

— Они?

— Убитые. Они приходят, Эдмунд, это старинное предание — чистая правда. Убитые на самом деле приходят. Вот почему я никогда не мог забыть.

— Ашвуд, — мягко сказал Эдмунд, — вот что ты имеешь в виду, да? Ты был там в тот день, ведь так?

— Да.

Голос больше не был старым и больным, он стал моложе, сильнее. Он возвращается, подумал Эдмунд. В воспоминаниях он возвращается в то время.

— Я никогда не забывал, что случилось в тот день, — сказал этот жуткий помолодевший голос, — вот в чем беда, понимаешь. Ты думаешь, что со временем ты сможешь оттолкнуть это, но ты не можешь. Всегда, всю свою оставшуюся жизнь ты должен следить за всем, что делаешь, должен взвешивать каждое слово, потому что если кто-то узнает что-то… — Голос внезапно оборвался, и Эдмунд молча ждал. — Я практиковался в фирме рядом с деревней Ашвуд, ты никогда об этом не знал, да?

— Нет, — покорно сказал Эдмунд.

— Я никогда об этом не говорил. Или говорил? — Недоумение отразилось на худом лице. — Я говорил об этом, Эдмунд?

— Нет, — снова сказал Эдмунд. Нет смысла говорить, что тетя Дебора рассказывала об этом ему и Люси, что она любила вспоминать те встречи в Ашвуде, которые и привели к тому, что она вышла замуж за старшего брата, Уильяма Фэйна.

— Фирма, в которой я практиковался, много делала для студий. Контракты с актерами, детали с арендой земли. Это было довольно интересно. Я часто приезжал в Ашвуд, чтобы делать записи, набираться опыта.

Эдмунд ощущал, как воспоминания наполняют комнату, и он видел своего отца таким, каким он, должно быть, был тогда: молодым, очаровательным, нетерпеливым, с волосами цвета меда, сияющего на солнце, с ярко-голубыми глазами…

— Лукреция приехала в Англию после войны, — говорил голос, который больше не был голосом его отца. — Я думаю, она купила дом рядом с Ашвудом — Эссекс или Сассекс, что-то вроде этого. Когда я впервые увидел ее, мне показалось, что я никогда не видел никого столь красивого. Она была само совершенство, Эдмунд, — кожа словно фарфор или слоновая кость и черные, словно блестящий шелк, волосы. И сияние, как будто она постоянно находилась в облаке света. Этого нельзя было увидеть, но это чувствовалось. Она могла наполнить комнату светом, просто когда входила. Но при этом она была развратна. Пойдем в постель, сказала она, и я пошел. Я был словно заколдован — иногда я думал, что она ведьма, но я был готов на все ради нее.

Он замер на секунду, его разум все еще был в прошлом.

— Спустя много лет я женился на твоей матери. Она была старым другом, еще с детства, я знал ее всю жизнь. Этот брак основывался на дружбе, и я думал, это поможет мне забыть. Конечно же, не помогло. После Лукреции ни одна женщина никогда не могла… — Проблеск рассудка осветил его лицо, потом исчез, и эта борьба разума сопровождалась мертвенной бледностью, затем проблеск снова показался, словно молния, то и дело прорезающая небо во время грозы.

Эдмунд хотел попросить его не рассказывать ничего, постараться забыть, но воспоминания его отца расправили крылья и над его разумом, затягивая его в то прошлое.

— В тот день, — заговорил отец, — в тот день в Ашвуде, мне кажется, я переступил через какую-то невидимую черту. Перешел Рубикон или какую-то другую реку, но была ли это река Иордан, Стикс Харона или безмерные священные воды Альфы, я никогда не знал. Но если ты раз перешел эту черту, Эдмунд, ты никогда не сможешь вернуться. — Приступ кашля прервал его.

— Постарайся поспать, — довольно беспомощно сказал Эдмунд. — Все будет хорошо.

Но, конечно, все не было хорошо, потому что последние оковы незамутненного рассудка быстро исчезали, и разум его отца постепенно уходил за пределы чьей-либо досягаемости.

— Поспать, да, поспать. Спать, быть может, мечтать — вот что меня волнует, хотя это всегда волновало… И если подумать, смерть, в конце концов, это всего лишь сон принца, заколдованного ведьмой?.. А, будет еще терка, да? Интересно, как в аду наказывают убийц? Ты не знаешь, Эдмунд?

— Ты не убийца, — сказал Эдмунд помолчав несколько мгновений, — Лукреция фон Вольф убила тех двоих. После этого она заколола себя, чтобы не оказаться на виселице. Она была… она была плохой. Жестокой.

— Разве?

— Убийство — это жестоко и плохо.

— Ох, Эдмунд, — говорил незнакомый голос с подушек, — я знаю все об убийствах. — Пауза. — Это я убил Конрада Кляйна тогда в Ашвуде.

Тишина, которая окутала их, была столь плотной, что через некоторое время Эдмунд почти поверил, что его отец умер и утащил его в небытие вместе с собой.

Спустя несколько мгновений, которые могли оказаться и часами, он сказал:

— Отец, послушай. Лукреция фон Вольф убила Конрада Кляйна.

— Лукреция не убивала Кляйна. — Его слабый голос вновь зазвучал громко. — Слушай меня, Эдмунд. Мне было девятнадцать, когда все это случилось, а ей было… я не знаю, сколько ей было. Тридцать восемь. Может быть, сорок. Это было не важно. Я впервые был с женщиной. Они бы посмеялись тогда, правда: девятнадцать лет, и все еще девственник, но это было так. Я был неуклюжим, делал все на ощупь и был пьян от возбуждения, но я думал, что я нашел тот рай, о котором говорят верующие.

Я ненавижу это больше всего на свете, думал Эдмунд. Я ничего не хочу слышать об этом.

— Это продолжалось три недели. Я бы умер ради нее, убил бы ради нее. И вот в тот день Кляйн застукал нас. Он стоял в дверях ее гримерки — я вижу его сейчас, он стоит там, высокомерный дьявол. Он сказал: «Ох, Лукреция, ты снова играешь в эти игры?» И он говорил так… так снисходительно. Так любяще. Как будто он бранил капризного ребенка. Я сказал: «Это не игра, мы любим друг друга», а он засмеялся. Он отвел меня в какую-то комнату — это была кладовая в гардеробной — и сказал: «Ты глупый мальчишка, она разрушит