Увлекательное изложение, обширные знания, новизна взглядов буквально завораживали многочисленных читателей Шпенглера. Хотя появившаяся в 1922 г. II часть его сочинения вызвала гораздо более скромные отклики, противопоставление культуры и цивилизации было принято с таким энтузиазмом, что в Германии сразу же превратилось в более или менее официальную точку зрения. Для словаря Брокгауза выпуска 1931 г. это уже решенный вопрос: Kultur и Zivilisation, хотя и с небольшой оговоркой, противопоставляются одна другой, как Inneres zu Äußerem, Gewordenes zu Gemachtem, Organismus zu Mechanismus [внутреннее – внешнему, становящееся – свершившемуся, организм – механизму] и даже как Zweck zu Mittel [цель – средству].

Восторженный прием, сразу же оказанный сочинению Шпенглера, объясняется вовсе не пронизывающей книгу основной идеей о культурах как независимых мистических целостностях, наделенных своей собственной жизнью и последовательно проходящих стадии от юности до старения и смерти. Эту идею, насколько мне известно, никогда никто не принимал и даже серьезно не обсуждал. Характеристика современного человека как Faustischen Mensch [фаустовского человека] едва ли получила поддержку где-либо, кроме Германии. Что же касается противопоставления культуры и цивилизации, которое было принято с такой готовностью, то при ближайшем рассмотрении оказывается, что оно не было ни столь новым, ни столь неожиданным, как – под впечатлением блестящего, смелого и захватывающего изложения Шпенглера – показалось тогда столь многим его читателям. Культура как нечто самобытное, вырастающее в народе и из народа в непосредственном соприкосновении с природой, – что это, как не идея, сформулированная Гердером еще в XVIII в., но только в новом обличии? Да и ожидание новой, приходящей на смену культуры из еще неведомых глубин русской души – эту идею, и притом как священную догму, провозгласили еще в 1850 г. русские славянофилы.

И наконец – обесценивание термина и понятия цивилизация. Шпенглер, при всей своей грандиозной начитанности, недостаточно знал духовное наследие латинского и англосаксонского мира и, как следствие, не вполне понял тон слов civilisation и civilization. Нужно иметь в виду, что для немцев слово Zivilisation не звучит сколько-нибудь возвышенно, и не только потому, что является смешанной формой, относящейся ко времени преимущественного влияния французского языка. Для немцев слово zivil [штатский] – прежде всего свидетельство более низкого ранга по сравнению с военным. Высокая ценность латинского civilitas в значительной степени ускользнула от Шпенглера. И хотя civiltà лишь в итальянском языке вполне раскрыло свое значение как культура, в латинском это слово также уже обозначало высшие качества общественной жизни и стояло более или менее в одном ряду с греческим παιδεία [воспитание, образованность]. Противопоставление цивилизация – и культура Шпенглер неверно услышал как противопоставление низшего – высшему. Цивилизация говорит о человеке как о правопослушном гражданине государства, о человеке, который сознает свою полноценность. Она свидетельствует о порядке, законе и праве и исключает всякое варварство.

Наш обзор терминов, относящихся к понятию культура, приводит к следующему результату:

1. Слово beschaving, соответственно своему происхождению употребляемое исключительно в нидерландском языке и связывавшееся с такими понятиями, как schaven, polijsten [стругать, скоблить, полировать, отшлифовывать], – что послужило основанием для Абрахама Кёйпера в 1906 г. отдать предпочтение слову cultuur [культура], – связь эту уже давно утратило. Именно поэтому оно вполне способно выражать современное, широкое понятие культура в его полном значении.

2. Нидерландское же cultuur, с его основным значением выращивать, разводить, возделывать, имеет смысловой оттенок, который в слове beschaving отсутствует. В английском и французском языках понятие culture приобрело специфическое, более ограниченное значение. В немецком слово Kultur справедливо стало термином, обозначающим культуру вообще. Противопоставление Kultur и Zivilisation, которое делает Шпенглер, основано на недостаточном понимании последнего из двух этих слов и должно быть отвергнуто.

3. Нидерландское civilisatie, с точки зрения языка, – крайне неудачное словообразование. Жаль, что латинское civilitas, которое уже готово было стать всеобъемлющим понятием для обозначения культуры, не вошло в качестве такового в европейские языки, как того хотел еще Сэмьюэл Джонсон, – если не считать итальянского, благодаря Данте. Civilitas, или civiltà, с такой чистотой выражает один из существеннейших элементов понятия культуры, а именно – сознание полноценного гражданства, что это слово могло бы служить одним из наиболее удачных обозначений феномена культуры.

Суть понятия и феномена культуры

Непосредственно к вопросу о терминах примыкает вопрос о сущности самого понятия. Что такое культура? Каковы предпосылки возникновения культуры? Как описать, как определить этот феномен? Мы так много (чересчур много) говорим о культуре, что редко можем дать себе отчет, насколько трудно точно сказать, что именно мы понимаем под этим словом, или перечислить элементы, образующие это понятие. Мы находимся часто под влиянием той решительности, с которой Буркхардт указал нам на триаду: государство, религию и культуру – как на совокупность общественных сил, которые главенствуют и, в их совместном воздействии, определяют историю. Сочинение Weltgeschichtliche Betrachtungen [Рассуждения о всемирной истории], которое Буркхардт построил по этой схеме, было опубликовано, как мы помним, в 1905 г., уже после его смерти, и заглавие было дано редактором. Первоначально это были всего лишь заметки для курса лекций, который Буркхардт читал в Базеле сначала в 1868-м, а затем еще раз в 1871 г. Сейчас, спустя почти полстолетия, Рассуждения остаются одним из самых плодотворных произведений, подаренных нам современной исторической литературой.

Но является ли триада, которую представил нам Буркхардт, действительно столь явной и полной, как полагал великий швейцарец? Образуют ли государство, религия и культура те три компонента, которые в своем попеременном воздействии формируют историческую действительность, – и если да, то можно ли считать их равноценными? Возникает некоторое сомнение. Понятия государство и религия вполне определенно обозначают два четко очерченных фактора, которые мы тотчас же распознаем, как только с ними встречаемся. Культура, напротив, всегда остается крайне неопределенным понятием. Буркхардт также не пытался очертить более четко, что именно он вообще хотел понимать под культурой. Тот факт, что Буркхардт в своем представлении о культуре на первое место ставит ее эстетическую сторону, не должен никого удивлять. Странно то, что социально-экономическому аспекту культуры он почти совсем не уделяет внимания. Впрочем, всякий, кто попытается детализировать представление, сложившееся у него об определенной культуре, всегда обнаружит, что и для него также именно гармоничная взаимосвязь духовных ценностей составляет самую суть культуры. Мы все слишком хорошо знаем, что высокая степень научного и технического совершенства не является гарантией культуры. Для этого необходимы: прочный правовой порядок, нравственный закон и человечность – основные устои общества, которое и является носителем культуры. Наряду с этим наше представление об определенной культуре будет связано в первую очередь с