Вклад различных народов в культуру Средневековья

Франция и Италия

В развитии культуры Средневековья, продолжением которой является наша собственная культура, сказалось поразительное сочетание и взаимопроникновение двух факторов: своеобразия каждого из европейских народов, носителей этой культуры, и охватывавшего их все, объединяющего фактора церковной жизни. Красота и мощь расцветавшей культуры Средневековья развиваются при обоюдном воздействии национальной связанности и межнационального воодушевления. Национальный, однако, здесь не следует понимать в современном смысле слова. Наций в теперешнем понимании среди народов Европы не было ни тогда, ни еще много веков спустя. Империи, государства и страны, по названиям которых именовали народы, политически были еще очень несовершенны. Однако все эти народы уже тогда имели собственный духовный облик, который определялся совокупностью их происхождения, государственной принадлежности, почвы, языка и традиций3. Картина Западной, Северной и Средней Европы уже в основном узнаваема; отдельные образования там большей частью носят сохранившиеся до наших дней имена, хотя в этих различных странах отсутствовало почти все то, чем определяется политическое единство. Франция лишь после 1200 г. отвоевывает свои западные области у Английского королевского дома, который сам по языку и обычаям тогда был французским16*. Граница между Францией и Германской империей номинально еще долго следовала течению Соны и Роны, и внутри самой Франции различия между областями langue d’oїl и langue d’oc17* во всех отношениях были очень значительны. Однако здесь уже чувствуется дух французской культуры, которая своими плодами обогатила Средневековье, как никакая другая. Прежде всего именно этот дух сделал возможным рост феодализма, который вовсе не был процессом упадка, но означал новый, прочный, долговременный порядок, одинаково выгодный в социальном, экономическом и политическом отношении. На французской почве выросло рыцарство, там сформировалась идея крестовых походов, выходцы из французской знати осели на завоеванных территориях Святой земли. Французский дух породил новый эпос и новую лирику. Во Франции Х в. возникло реформистское движение аббатства Клюни; там же были созданы два новых монашеских ордена: цистерцианцев и премонстрантов18*. Наконец, главным образом французскому духу мы обязаны появлением благороднейшего цветения Средневековья: романского и готического4 искусства.

Италия, с ее гораздо более древними традициями, ее непосредственной связью с великой Античностью, в течение нескольких столетий во многих отношениях оставалась позади Франции. Для других народов жители Италии большей частью продолжали оставаться ломбардцами, даже в областях, далеко отстоящих от мест, где обитали некогда лангобарды. После того как Италия освободилась от византийского влияния и избавилась от сарацинской угрозы, она стала в Х в. объектом примечательной экспансионистской политики германских императоров, которая на ближайшие сто лет сделала немцев хозяевами в Риме; политики, которая вырвала папство из глубочайшего упадка и предписала ему законопослушность. Григорий VII (1073–1086) был великим интернациональным деятелем; в ожесточенной борьбе за верховенство Церкви и против притязаний императорской власти он взывал ко всем королям и князьям, как большим, так и малым. В это время Южная Италия была захвачена норманнскими искателями приключений19*. Она была отрезана от северной части страны, и одновременно была прервана старая связь с Византией. Между тем Италия гигантскими шагами преодолевала свое временное культурное отставание. Она успешно развивалась в социальном, экономическом и политическом отношении. Процветали города в Ломбардии, в Средней и Южной Италии; торговая мощь Венеции, Генуи и Пизы вскоре уже позволила им финансировать крестовые походы и создавать для этого флот; начался блестящий расцвет искусства. У Италии всегда было то преимущество, что, обладая разветвленной сетью старинных городов, которые вследствие ранней христианизации являлись резиденциями епископов, она к тому же повсюду ощущала связь со своим римским, этрусским или греческим прошлым и могла поэтому быстро возрождаться после каждого периода упадка, сколь глубоким он ни был. Италия, вопреки всем напастям, всегда оставалась питомником для духовного роста. Городские и сельские органы управления там возникли так рано, что не оставили места для мощного развития феодализма. Италия внесла блестящий вклад в романское зодчество, тогда как к готике в основном отнеслась без внимания. Ее язык оставался настолько близок к латинскому, что Италия гораздо легче, чем какая-либо другая страна, могла непосредственно перенимать все написанное по-латыни, будь то поэзия, духовная литература или римское право. Болонья в занятиях наукой оспаривает первенство у Парижа. И наконец, Италия, словно желая показать, что опередила Францию, дает миру св. Франциска, а затем, в 1225 г. – за год до того, как умирает святой из Ассизи, – Фому Аквинского.

Нам пришлось бы собрать воедино все великое и прекрасное, чем отмечен средневековый Запад, чтобы отразить все то, что принес с собой XIII в. для подъема культуры, и нужно бы называть то одну страну, то другую, чтобы не упустить ни одну из них. Ибо при имени св. Франциска сразу же приходит на память имя св. Доминика, и тем самым – Испания, вслед за Италией. Доминик, который как личность трогает нас гораздо меньше, чем тот, у кого была невестою Бедность, безусловно, не менее важен в деле созидания европейской культуры. Доминиканцы стали верными защитниками веры, богословами, носителями средневековой учености, вершиной которой стал Парижский университет. Орден доминиканцев сияет именем св. Фомы. Множество великих умов наложили свой отпечаток на XIII столетие. Если началось оно со св. Франциска, то завершили его Роджер Бэкон и Дунс Скот, оба францисканцы, оба из Англии, которая не меньше, чем Франция и Италия, одаряла своими талантами Запад.

Англия

Оксфорд и Кембридж как научные центры едва ли уступали Парижу, не говоря уже об университетах Италии и Испании. Англия пока еще была на пути к величию иного рода, чем чисто духовному. Она была еще небольшим королевством, имевшим по соседству чужую, враждебную ей Шотландию. Англия еще не занималась ни морской торговлей, ни мореплаванием. Торговать у себя она все еще предоставляла другим: прежде всего немецким купцам, нередко прибывавшим из Голландии, Зеландии и городов на Эйселе, французам, бретонцам, испанцам. Если экономически Англия все еще оставалась пассивной, то политически она уже укреплялась. При ее островном положении, два обстоятельства позволили ей как государству сохранять преимущество перед другими европейскими странами, которое она никогда не теряла.

Первое из них – это относительно небольшие размеры. Ни один английский город не лежит дальше семидесяти миль от моря. При недостаточности органов власти и средств сообщения средневековым государством можно было управлять до некоторой степени удовлетворительно, только если оно имело сравнительно ограниченные размеры. До некоторой степени, потому что всякое управление, каким бы оно ни было, тогда было крайне слабым. Условие, состоявшее в том, чтобы иметь территорию, ограниченную по размерам, Англия выполнила, и это шло ей на пользу.

Вторым