Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блэз невесело рассмеялся. Он увидел полосу в рамке и понял, что это ее рук дело.
— Ты заблуждаешься, если думаешь, что вся хитрость в убийствах.
— Конечно, его счета оплачивает миссис Херст. Или оплачивала раньше. Она уезжает в Калифорнию. И больше не хочет ему помогать.
— А кто будет оплачивать твои счета? Старушка «Триб» теряет деньги, как худое решето.
— Полагаю, я сама. Из своего состояния.
Блэз встал, резко отодвинул стул и посмотрел в окно на типографский склад сквозь засиженное мухами окно.
— Вот что приносит деньги. Газета их теряет. — Он повернулся. — Сколько ты хочешь?
— Я не продаю.
— Все имеет цену.
Каролина рассмеялась.
— Не слишком ли долго ты живешь в Нью-Йорке? Так рассуждают тучные господа в ресторане Ректора. Но продается не все. «Трибюн» принадлежит мне.
— Херст заплатит вдвое больше, чем ты заплатила. Наверное, не больше пятидесяти тысяч.
— Насколько мне известно, у него нет денег. Я познакомилась с его матерью.
— Сто пятьдесят тысяч. — Блэз присел на подоконник. На нем был светло-серый сюртук, заметно потемневший от пыли в комнате. — За все целиком. Это втрое больше, чем стоит эта жалкая газетенка.
Блэз в этот момент показался Каролине необычайно привлекательным. Гнев был ему к лицу. А ей? Что ж, на этот вопрос ответит время, решила она и сделала Блэза еще более прекрасным, преобразив его гнев в чистое бешенство:
— Ты намереваешься купить эту газету не для Херста. Ты хочешь приобрести ее для себя. Ты ведешь двойную игру или, как говорят тучные господа у Ректора, обводишь его вокруг пальца.
— Черт тебя подери! — Блэз спрыгнул с подоконника. К спине его светлого сюртука пристала паутина с десятком дохлых мух, нашедших в оконной раме «Трибюн» свой вечный покой.
— Я могла бы — при условии, что ты прекратишь осыпать меня проклятиями, — уступить тебе половину газеты в обмен на мою половину…
— Это шантаж! Ты пробралась сюда за моей спиной, зная, что я… зная, что Шеф стремится заиметь газету в Вашингтоне, и обманом вынудила этого негритоса продать…
— Я его не обманывала. И разве он чернокожий? Здесь это очень деликатный вопрос. Совсем как у мальтийских рыцарей. Ну, знаешь, сколько поколений имело герб и каким образом он делился на четыре части и так далее. Впрочем, если тебя интересует, здесь издается очень забавная негритянская газета «Вашингтонская пчела». Поскольку тебя столь занимают чернокожие и — по ассоциации? — моя черная неблагодарность, ты мог бы поговорить с ее владельцем мистером Чейзом. Я готова тебя представить. Пожалуй, для Херста он чересчур порядочный человек, но может быть он согласится продать, и тогда ты — или Херст — получите настоящую вашингтонскую газету, абсолютно черную, как этот город.
Бешенство сменилось на гнев, и Блэз выглядел уже не столь привлекательно; теперь в нем возобладала врожденная хитрость.
— Как ты думаешь оплачивать счета, что валяются на твоем столе?
— Не знала, что ты умеешь читать вверх ногами.
— Умею. Особенно то, что написано красными чернилами.
— У меня есть некоторый доход. И еще, — сымпровизировала она, — у меня есть добрые друзья.
— Кузен Джон? Он тебе помочь не сможет, а Джон Хэй не станет помогать, если только не пожелает завладеть «Трибюн».
— Не думаю, что он боится Херста или кого-то еще. У него боли в спине, — сказала она вдруг и встала. Они стояли лицом к лицу посередине комнаты. Поскольку были одного роста, голубые глаза оказались точно на уровне карих.
— Я не уступлю ни части наследства.
— Я не уступлю «Трибюн».
— Пока не разоришься.
— Я скорее продам Херсту, но не тебе.
Блэз побледнел, он выглядел изможденным. Каролина вспомнила рано повзрослевшую девицу в Алленсвуде, которая в полном смысле слова познала то, что принято называть совращением. Ее тайная исповедь Каролине, лучшей подруге, явилась первым отчетом из первых рук о том удивительном мгновении, когда мужчина и женщина совершают акт конечного слияния. Хотя Каролину интересовали специфические подробности, (скульптуры в Лувре оставляли массу недоговоренностей из-за этих листочков), девица в своей исповеди выражалась в умопомрачительно духовных терминах. Она говорила о Любви, предмете, вечно сбивавшем с толку и даже раздражавшем Каролину, и так и не поддалась на ее просьбы сорвать листочки с тайны. Однако она описала преображение лица молодого человека от ангельского, каким она его себе представляла, до лица сатира или, если говорить всю правду, дикого зверя; как оно, пунцовое, в одно мгновение стало от изнеможения серовато-белым. Преображение лица Блэза было очень похоже на то, что произошло с возлюбленным подруги. Но что же именно произошло? Мадемуазель Сувестр предложила, если ее учениц в самом деле разбирает любопытство по поводу того, что она с не вполне деликатной иронией называла «супружеской жизнью», чтобы они изучили скульптуру Бернини «Св. Тереза» в Риме. «По-видимому святую сводит судорога религиозного экстаза, ее глаза закрыты, рот отвратительно приоткрыт. Выражение лица кретинское. Говорят, что Бернини вдохновлялся не божеством, а величайшей из человеческих страстей». На вопрос, можно ли «супружескую жизнь» в ее высшей точке уподобить конфронтации с духом святым, мадемуазель твердо ответила: «Я вольнодумка и девственница. Если вы ждете объяснения экстаза, обратитесь к кому-нибудь другому, но лишь после того, как покинете эти стены».
— Идем, — сказала Каролина, — я покажу тебе редакцию.
Они вместе вошли в верстальную комнату. Тримбл в рубашке с закатанными рукавами за длинным столом правил корректуру. Кот безмятежно дремал на подоконнике. Репортер городской хроники стучал на новой пишущей машинке, купленной Каролиной на следующий день после приобретения газеты.
— Стук машинки действует на меня умиротворяюще, — сказала она Блэзу, который как воды в рот набрал. — Я настояла на «Ремингтоне», потому что на такой пишет Генри Джеймс. — Каролина выжидательно посмотрела на брата, но его молчание, если так бывает, стало еще более глубоким. — Я лишь попросила репортеров писать по-другому. К счастью, их кумиры Стивен Крейн и Ричард Хардинг Дэвис. А это мистер Тримбл.
Мужчины пожали друг другу руку и Каролина, как будто что-то припомнив, сказала:
— Это мой сводный брат Блэз Сэнфорд. Он работает в «Джорнел» у Херста.
— Вот это газета, — с нескрываемым восхищением сказал Тримбл. — Прошлой зимой прошел слух, что ваши люди хотели нас купить.
— С тех пор мистер Херст несколько поубавил пыл, — объяснила Каролина. — Сейчас он не покупает.
— Какой у вас твердый тираж? — спросил Блэз.
— Семь тысяч, — сказал Тримбл.
— Прошлой зимой мне говорили десять.
— Мистер Вардеман склонен к преувеличениям. Но за последний
