— О, конгресс. — Адмирал засмеялся. — Конечно, я моряк, и у меня нет политических убеждений. Но кое-что об этом мне известно. Моя жена, она завтра станет моей женой, в восторге от этой идеи. А также ее брат Джон Р. Маклин. Как вы знаете, он глубоко погружен в политику. В штате Огайо.

Во время этого поразительного заявления — точнее говоря, размышления вслух — Хэй наблюдал за Рузвельтом. На этот раз зубы Теодора прятались за губами и усами. В голубых глазах застыло изумление, пенсне съехало на нос.

— Дом, конечно, очень соблазнительный. — Адмиральским взмахом руки Дьюи показал на Белый дом. — Но теперь у меня есть свой дом — 1747 на Род-Айленд авеню. Дар народа, который я только что перевел на имя моей будущей жены.

Хэй лишился дара речи. Впервые в американской истории была проведена подписка с целью вознаградить домом американского героя. Когда в бедности умер генерал Грант, в редакционных статьях писали о Бленхеймском дворце и Эпсли-хаусе, которыми благодарная Британия одарила своих победоносных военачальников. Разве не обязаны Соединенные Штаты сделать то же самое для своих героев? Вскоре после возвращения адмирала Дьюи ему был подарен дом в столице, отвечающий его достаточно скромным требованиям: в столовой должно помещаться не менее четырнадцати человек — то было адмиральское представление об оптимальном количестве гостей. И вот теперь он беспечно расстался с народным подарком.

— Мудро ли это? — спросил Хэй. — Народ подарил этот дом вам.

— Вы совершенно правы. И это означает, что я могу поступать с ним, как я пожелаю, а я хочу, чтобы им владела миссис Хейзен, которая завтра станет миссис Дьюи. А вообще, — продолжал адмирал без малейшей паузы, — я думаю, что нужно ждать, когда народ скажет, что он хочет видеть вас президентом, прежде чем самому что-либо говорить и делать. Вы согласны со мной, губернатор?

Крик Рузвельта показался Хэю сродни визгу курицы при виде повара с ножом в руке.

Первым как всегда пришел в себя Рут.

— Я убежден, — произнес он невинным тоном, — что мысль о себе в роли президента даже не приходила в голову полковнику Рузвельту, которого интересует не должность как таковая со всеми ее атрибутами или помещение, к нему прилагаемое. Конечно нет. Для губернатора главное — это сама служба. Разве я не прав, полковник?

Снова стали видны громадные зубы Рузвельта, но он отнюдь не улыбался; он стучал ими, как кастаньетами, и Хэя передернуло от звука ударяющихся друг о друга покрытых эмалью костяшек.

— Разумеется, вы правы, мистер Рут. Я ставлю перед собой некие практические цели, адмирал. В данный момент, будучи губернатором, я собираюсь обложить налогом компании, пользующиеся льготами, чтобы…

— Но разве ваше законодательное собрание не говорит вам, что вы должны делать? — Невзрачное и унылое лицо адмирала повернулось в сторону губернатора..

— Нет, не говорит. — Зубы стучали теперь как выстрелы из пистолета. — Я говорю им, что они должны делать. Тем более, что в большинстве своем они продажны.

— Вы позволите вас цитировать, губернатор? — Убийственная улыбка Рута привела Хэя в восторг.

— Нет, мистер Рут. У меня и без того хватает неприятностей…

— Губернаторский особняк в Олбани очень комфортабелен, — сказал адмирал задумчиво; похоже, проблема жилья не выходила у него из головы.

— Почему бы вам в таком случае не стать губернатором штата Нью-Йорк? — предложил Хэй. — Когда в будущем году кончится срок полковника Рузвельта.

— Понимаете ли, я не люблю Нью-Йорк. Я из Вермонта.

Хэй поспешил переменить тему разговора, какой бы заманчивой она ни была. Все-таки адмирал был героем, сотворенным Маккинли, и порочить его — все равно что порочить администрацию.

— Как вы полагаете, сколько нам понадобится времени, чтобы совладать с бунтовщиками на Филиппинах?

Трудно было сказать, улыбается ли адмирал за своими громадными усищами, похожими на снежную тропинку на его застывшем лице.

— Целую вечность, наверное. Понимаете ли, они нас ненавидят. Да и поделом. Мы обещали их освободить, но не сдержали слова. Теперь они сражаются с нами за свою свободу. Это все так просто.

Рузвельт едва сохранял спокойствие.

— Вы не считаете, что Агинальдо и его убийцы поставили себя вне закона?

Адмирал смотрел на Рузвельта почти осуждающе.

— Агинальдо был нашим союзником, когда мы воевали с испанцами. Он был моим союзником. Он очень умный парень, и вообще филиппинцы гораздо способнее к самоуправлению, чем, скажем, кубинцы.

— Именно такой будет в следующем году позиция демократов, — сказал Рут.

— Проклятые предатели! — взорвался Рузвельт.

— О, не думаю, что вы правы, — тихо сказал Дьюи. — Здравый смысл тоже кое-чего стоит, губернатор.

В дверях вновь возник Эйди.

— Адмирал Дьюи, репортеры ждут вас в кабинете министра.

— Благодарю. — Дьюи повернулся к Рузвельту. — Так вы согласны со мной, что, если говорить о президентстве, нам следует выжидать, пока народ нас не призовет?

Сдавленный крик Рузвельта был ему ответом. Любезно улыбнувшись, адмирал Дьюи распрощался с тремя государственными мужами. Когда дверь за ним закрылась, Хэй и Рут залились непристойным смехом, а Рузвельт троекратно стукнул ладонью по столу государственного секретаря.

— Величайший болван из всех флотоводцев, — выдавил он наконец.

— Говорили, что Нельсон тоже был не семи пядей во лбу, — задумчиво сказал Хэй; замешательство Рузвельта было ему приятно, потому что именно он приписывал себе все заслуги за славные победы Дьюи и его продвижение по службе.

— Будем надеяться, — сказал Рут с легкой тревогой в голосе, — что, разговаривая с журналистами, он будет помалкивать насчет Филиппин. Будем также надеяться, — тут он расплылся в улыбке, — что он не забудет сказать им про дом.

— Да он просто не в своем уме, — воскликнул Рузвельт. — Раньше я этого не замечал. Конечно, он слишком стар.

— Мы с ним одних лет, — мягко заметил Хэй.

— Вот именно! — протрубил Рузвельт, пропустивший слова Хэя мимо ушей.

— Однако в данный момент Дьюи вероятно может быть выдвинут в президенты демократической партией.

— И Маккинли снова победит, — сказал Рузвельт. — Кстати, джентльмены, меня совершенно не интересует в будущем году пост вице-президента. Если меня выдвинут, предупреждаю вас, я откажусь.

— Милый Теодор, — на лице Рута сверкнула улыбка, похожая на луч солнца, отраженный арктическим льдом, — никто и не рассматривает вас в качестве возможного кандидата, потому что — разве это не очевидно? — вы не годитесь для этой должности.

Ну вот, подумал Хэй. Теперь Теодор расколет партию и мы потеряем штат Нью-Йорк.

Но Рузвельт стоически выдержал удар.

— Я знаю, меня считают чересчур молодым, — произнес он еле слышно, что было для него нехарактерно, — да к тому же с моей репутацией реформатора я не по душе Марку Ханне и ему подобным…

— Губернатор,