На завтрак была скоблянка из солонины, залитая яйцами, кофес молоком и большой стакан охлажденного сока грейпфрута. Томас Хадсон ни кофе,ни сока пить не стал, а съел скоблянку, запивая ее очень холодным гейнекенскимпивом.

– Поставлю пока на холод сок для ребят, – сказалЭдди. – А верно, хорошо начать день с бутылки такого пива?

– Так и спиться недолго, а, Эдди?

– Вы никогда не сопьетесь. Вы слишком любите работу.

– Но все-таки славно, когда с утра выпьешь немного.

– Еще бы не славно, черт побери. Да еще такое пиво.

– Но работать я бы после него не мог.

– А у вас сегодня день нерабочий, так какого черта?Допивайте бутылку, я вам другую принесу.

– Нет. Одной мне довольно.

Они отчалили в девять часов, когда уже начался отлив. ТомасХадсон стоял на мостике у штурвала и, пройдя через банку, покрытую водой, взялкурс прямо туда, где темнел Гольфстрим. Вода была так спокойна и так прозрачна,что при глубине тридцать морских саженей ясно видно было дно, и при сорока оноеще было видно, но уже словно в тумане, а потом вода потемнела, и дно исчезло,и вокруг была лишь темная синь Гольфстрима.

– День, наверно, будет чудесный, папа, – сказалТом-младший. – И море тихое.

– Да, совсем, тихое. Вон только вдоль кромки Гольфстримавода закручивается воронками.

– Разве вода не та же самая, что у нашего берега?

– Не всегда, Томми. Сейчас отлив, и Гольфстрим отогналоот входа в гавань. А там, где береговая линия непрерывна, он уже опять подходитближе.

– Отсюда кажется, что вода там такая же синяя, какздесь. Папа, а почему Гольфстрим такой синий?

– Плотность воды другая. Да и по составу онаотличается.

– Чем глубже, тем вода вообще темнее.

– Только если смотришь сверху. А бывает, она почтилиловая от планктона.

– Почему?

– Вероятно, потому, что к синему примешивается красное.А вот Красное море оттого так и называется, что от планктона вода там совсемкрасная. Его там несметное количество.

– Тебе понравилось Красное море, папа?

– Очень. Жара была несусветная, но таких красивых рифовнигде больше не увидишь, и рыбы там много – и в период зимних муссонов илетних. Тебе бы понравилось.

– Я читал две книги о Красном море мистера деМонтфрида. Очень хорошие книги. Он был работорговцем. Не в том смысле, кактеперь говорят, если кто поставляет белых рабынь, а настоящий работорговецстарых времен. Он приятель мистера Дэвиса.

– Знаю, – сказал Томас Хадсон. – Я с ним тожезнаком.

– Мистер Дэвис рассказывал мне, что однажды мистер деМонтфрид приехал в Париж отдохнуть от своей работорговли, так если он вечеромехал куда-нибудь с дамой в такси, он требовал, чтобы шофер откинул у машиныверх, и по звездам указывал путь. Ну, например, ему нужно было проехать отмоста Согласия к Мадлен. Так он не говорил шоферу просто, как сказал бы ты илия: везите меня к Мадлен или пересеките площадь Согласия, а потом поезжайте поКоролевской улице. Нет, он определял путь к Мадлен по Северной звезде.

– Этого анекдота я не слыхал, – сказал ТомасХадсон. – Но я слышал про мистера Монтфрида много других анекдотов.

– Таким способом довольно трудно ездить по Парижу,верно, папа? Мистер Дэвис тоже одно время хотел заняться работорговлей вместе смистером де Монтфридом, но что-то помешало, не помню что. Ах да, вспомнил.Мистер де Монтфрид бросил работорговлю и перешел на торговлю опиумом. Точно,точно.

– А торговлей опиумом мистер Дэвис не хотел заниматься?

– Нет. Он тогда говорил, что пусть уж опиумомзанимаются мистер Де Куинси и мистер Кокто. Они это делают так хорошо, сказалон, что несправедливо было бы мешать им. Я не совсем понял, что означали этиего слова. Папа, ты всегда объясняешь мне, что я ни спрошу, но, если все времязадавать вопросы, это очень затрудняет разговор, так я решил лучше запоминатьвсе, что мне непонятно, и как-нибудь обо всем сразу спрошу. Вот и это будетодин из вопросов.

– У тебя их, наверно, накопились целые залежи.

– Да, порядочно. Сто, а может, и тысяча. Но до многогоя с годами дохожу сам. Хотя кое о чем все равно придется спрашивать. Я,пожалуй, составлю список самого нужного и зимой использую для школьногосочинения. Есть много такого, что очень хорошо подойдет для сочинения.

– Ты любишь школу, Том?

– По-моему, школа просто необходимость, с которойприходится мириться. А любить ее едва ли кто любит, особенно если человекпопробовал в жизни что-то другое.

– Не знаю. Я, например, терпеть не мог школу.

– И художественную школу тоже?

– Да. Я любил рисовать, но не любил уроки рисования.

– Я в общем ничего дурного про школу не скажу. Но когдапривыкнешь жить среди таких людей, как мистер Джойс, и мистер Паскин, и ты, имистер Дэвис, так общество мальчиков уже как-то не удовлетворяет.

– Разве тебе скучно в школе?

– Нет, почему? У меня много товарищей, и я люблю спорт– кроме тех игр, где все сводится к тому, чтобы перекидываться мячом, – и яочень серьезно занимаюсь по всем предметам. Но понимаешь, папа, это все-такиочень ограниченная жизнь.

– Мне и самому всегда так казалось, – сказал ТомасХадсон. – Но ведь ты ее разнообразишь как можешь.

– Да, конечно. Я стараюсь ее разнообразить. Но не такуж много тут можно сделать.

Томас Хадсон оглянулся туда, где за кормой бежала пенистаядорожка и две наживки волочились по ней, то прячась, то подпрыгивая на крутыхзавитках вспоротой катером воды. Дэвид и Эндрю сидели в рыболовных креслах судилищами в руках. Томас Хадсон видел только их спины. Не поворачивая головы,они следили за наживкой. Он перевел взгляд и увидел резвившуюся в сторонемакрель: то одна, то две рыбки выскакивали и снова ныряли головой вниз, безшума и плеска – только сверкнут на солнце и сразу же скроются, почти невозмутив поверхности воды.

– Клюет! – услышал вдруг Томас Хадсон крикТома-младшего. – Клюет! Вон она, рыба! Смотри, смотри, Дэв, прямо закормой!