Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вот бы я был единственным ребенком в семье», – подумал он. И его ослепил солнечный свет.
Все уже убирали тарелки, но Заря оставила две для Терна и Релана. Терн сел с отцом, чувствуя себя донельзя странно.
Релан положил в рот первый ломтик бекона и закрыл глаза, смакуя каждую крошку.
– Дама твердили мне, что пожиратели свинины горят в бездне Най, но я готов поклясться бородой Создателя: оно того стоит.
Подражая ему, Терн тоже закрыл глаза и насладился соленым салом.
– А почему это Терновник хавает после восхода солнца? – возмутилась Небо.
– Да! – хором откликнулись близнецы.
Травля Терна – единственное, в чем они сходились с сестрой.
Релан перестал улыбаться:
– Потому что ест со мной.
Его тон говорил: на дальнейшие вопросы отец ответит ремнем. Старый кожаный ремень висел на стене у каминной полки, и потомки Дамаджа весьма серьезно воспринимали это предупреждение. Релан стегал им мула, когда тот артачился и не желал возить тяжести, но не задумываясь выпорол Силача, когда тот бросил в озеро кошку, чтобы проверить, умеет ли она плавать. Вопли брата запомнились всем, и остальные жили в страхе перед этим ремнем.
Не обращая больше на них внимания, Релан поддел вилкой второй ломтик и положил на тарелку Терна.
– Мальчики, а ну-ка задайте животине корм и приготовьте мусорную тележку! – разрядила атмосферу Заря. – Девочки, живо за стирку!
Дети поклонились и вымелись вон, оставив Терна наедине с отцом.
– В Красии, когда мальчик впервые оказывается перед алагай, ему предписывается молиться весь следующий день, – сообщил Релан и рассмеялся. – Впрочем, должен признать, мне это быстро надоело. Но этот опыт полезно осмыслить. Помолись – и можешь остаток дня гулять под солнцем.
Целый свободный день! Терн знал, что сказать, хотя слов показалось мало.
– Да, отец. Спасибо, отец.
Семья Дамадж гуськом направилась в Праведный дом. Релан шел первым, Заря – за ним. Следом шагал Крепыш, на четверть часа опередивший Силача при родах. Небо – на год старше обоих, но – девочка, а потому шла после, сопровождаемая Солнышком. Когда Терну исполнится девять, он пойдет перед сестрами, но до этого оставались годы. Он всегда замыкал шествие, стараясь укладываться в заданный Реланом темп.
Сегодня вышли поздно и двигались ускоренным маршем. Братья и сестры взглядами сулили отомстить Терну как за это, так и за освобождение от работ по хозяйству.
Но, даже припозднившись, семейство миновало Торг, когда многие еще только отпирали ставни и приветствовали утро. В Праведном доме было почти безлюдно.
– Безобразие. – Релан взирал на пустые скамьи.
Пожаловала горстка болотников – в основном пожилых, но только часть тех, что приходили в седьмак, хотя и тогда являлась не вся Топь.
Терн понял, что скажет отец еще до того, как тот открыл рот. Релан любил поразглагольствовать на эту тему для блага детей.
– Эверама оскорбляет, когда Его дети молятся всего раз в неделю. – Релан всегда сплевывал, если речь заходила об оскорблении Создателя, но ни разу не сделал этого в Праведном доме. – В Красии дама угощают за это хвостом алагай. На следующий день, глядишь, храм снова полон.
Арик Болотник, старейшина с Торга, повернулся к ним и злобно сверкнул глазами.
– Если мы тебе так противны, черномазый, почему бы тебе не убраться в свою пустыню?
Релан оскалился и подобрался. Он не прославился как воин на родине, но в Топи его боялись и знали, что он может избить за такое слово. Никто не осмеливался оскорбить происхождение главы семейства Дамадж с того зимнего солнцестояния, когда Мейсен Тюк и три его брата назвали Релана пустынной крысой. Все они уже стенали и корчились на земле, а Релан даже не запыхался.
Но сейчас дело происходило в Праведном доме, а противник был старше. Честь предписывала выказать смирение и почтение.
Релан закрыл глаза, принял свой гнев. Плечи расслабились. Он чуть поклонился.
– Ты не противен мне, Арик Болотник. Ты смиряешься перед Эверамом. Я знаю, ты почитаешь Его на каждой заре.
Слова были призваны восстановить мир, но подействовали наоборот. Арик, пристукнув тростью, поднялся на ноги.
– Я смиряюсь перед Создателем, Релан Дамадж. – Арик перехватил и выставил трость. – Плевать я хотел на твоего Эверама.
Он отхаркнулся, и терпение Релана лопнуло. Мигом покрыв расстояние между ними, он без малейшего усилия вырвал трость. Правая кисть мелькнула, как птица колибри, и врезала старцу по горлу.
Арик закашлялся, подавившись слюной, попятился и осел на скамью. Он вроде не пострадал, но покраснел лицом, хрипя и перхая.
– Я не хочу с тобой ссориться, Арик, сын Арика из рода Болотников Топи, – произнес Релан, – но я не позволю тебе плевать в доме Создателя.
Арик посмотрел так, будто приготовился броситься, но Релан наставил на него трость.
– Что здесь происходит?!
Терн обернулся и увидел рачителя Вереска, тот, подобрав рясу, направился к ним. Вереск был человек не грозный – пузатый и круглолицый. Он варил эль, предпочитал брани смех и окормлял таверну не меньше, чем паству.
Но в Красии к духовенству относились иначе. Релан оцепенел, затем отвесил глубокий поклон. Он шикнул, и перед рачителем склонилась вся семья. Так низко, что впору отвесить шлепка или чего похуже, случись поблизости охальник.
Релан развернул трость и подал ее рукоятью Арику. Казалось, старик сейчас треснет Релана по подставленной шее, но строгий взгляд рачителя остановил его.
– Небольшое недоразумение, рачитель, – произнес Релан. – Я объяснял сыну Арика, что мы молимся одному Создателю, зовись Он Эверамом или иначе.
Вереск скрестил на груди мясистые ручищи:
– Допустим, Релан, но Праведный дом – место мира и взаимовыручки. Мы не объясняемся тростью.
Релан плавно опустился на колени, смиренно уперся ладонями и лбом в пол:
– Безусловно, рачитель прав. Я приношу извинения и приму наказание.
– Да, всыпь ему, рачитель! – подхватил Арик под взглядами всех присутствующих. – Вонючий черномазый меня ударил!
Вереск посмотрел на него:
– Не думай, Арик Болотник, что я не знаю, кто первым разинул свой поганый рот. Еще раз услышу слово на букву «Ч» или поймаю на плевках в Праведном доме, и в следующий праздник солнцестояния ваша братия останется с пустыми кружками.