Арик побледнел. Превыше Создателя болотники ставили только эль.

Рачитель Вереск махнул ему:

– Теперь занимайте скамьи, всей компанией. Пора начинать службу, и мне сдается, проповедь вам запомнится.

Молчание, в котором они выходили из Праведного дома, нарушилось окликом:

– Госпожа Заря!

К ним бежала Тами Тюк. Она была всего на год старше Терна, но детям семейства Дамадж запрещали играть с Тюками с тех пор, как в праздник солнцестояния отец Тами Мейсен назвал Релана пустынной крысой. Релан сломал бы ему руку, но их растащили.

Платье Тами заляпалось грязью и кровью. Терн не спутал бы кровь ни с чем другим, как всякий ребенок травницы-ветеринара. Заря бросилась навстречу девочке, и Тами, задыхаясь, обмякла в ее объятиях.

– Госпожа… спасите…

– Кого? – настойчиво спросила Заря. – Кто ранен? Недра, девонька, да что стряслось?

– Подземники, – выдавила Тами.

– Создатель! – Заря начертила в воздухе метку. – Чья это кровь?

Она пощупала еще влажную ткань платья.

– Майского Колокольчика, – ответила Тами.

Заря сморщила нос:

– Коровы?

Тами кивнула:

– Высунула голову из загона и перекрыла метку. Ей вцепился в шею полевой демон. Папаня сказал, что она подцепила демонову лихорадку, и пошел за топором. Пожалуйста, пойдемте, а то он ее зарубит!

Заря выдохнула, встряхнула головой и усмехнулась. Тами была готова разрыдаться.

– Прости, девонька, – сказала Заря. – Я не хотела приуменьшить твое горе. Скотина иногда – тот же член семьи. Я испугалась, что растерзали кого-то из твоих братьев и сестер. Помогу, чем сумею. Беги и скажи папе, пусть повременит с топором.

Она взглянула на Релана и остальных:

– Девочки, ступайте домой и достирывайте. Мальчики, помогите отцу с тележкой. Терн, мне надо приготовить снотворное…

– Синь-трава и маревник, – подхватил Терн.

– Режь, не жалей, – велела Заря. – Корову свалить труднее, чем человека. Еще понадобятся припарки со свиным корнем.

– Я знаю, что взять, – кивнул Терн.

– Я буду во дворе у Мейсена Тюка. Беги со всех ног.

Терн помчался домой, зайцем пронесся через огород с травами, влетел в кухню, схватил ступку и пестик Зари. Братья и сестры еще не дошли до дома, а он уже побежал по дороге.

Он догнал Зарю с Тами у фермы Тюка, уже слыша страдальческое мычание Майского Колокольчика.

Навстречу им вышел с топором Мейсен Тюк. При виде Терна глаза его сузились, он сплюнул табачную слюну.

– Благодарю, что пришла, травница. Правда, сдается мне, ты зря тратишь время. Скотина не выживет.

Он направился к хлеву. Телка лежала на соломенном полу загона; ее шея была замотана в тряпье, пропитанное кровью. Мейсен Тюк провел большим пальцем по острию топора. Тами с братьями и сестрами обступили корову, готовые ее защитить, хотя все они были слишком малы, чтобы удержать отца, если тот решит, что срок Майского Колокольчика вышел.

Заря подняла повязку и взглянула на раны – три глубоких пореза на толстой шее.

Мейсен снова сплюнул.

– Я хотел быстренько забить ее и продать мяснику, но малышня упросила дождаться тебя.

– Правильно сделала, – сказала Заря. – Если уничтожить заразу, то все не так плохо.

Она повернулась к стайке детей:

– Мне нужно больше тряпок для перевязки, несколько ведер чистой воды и чайник с кипятком. – Дети тупо уставились на Зарю, и она хлопнула в ладоши, так что все подскочили. – Живо!

Когда они умчались, Терн разложил материнские инструменты и принялся толочь травы для снотворного и припарок. Пришлось потрудиться, чтобы заставить животное выпить, но вскоре Майский Колокольчик уснула. Заря промыла раны, смазала их травяной пастой и наглухо зашила.

Тами стояла подле Терна и взирала на операцию с ужасом. Терн насмотрелся на материнские труды, но понимал, что зрелище жуткое. Он взял Тами за руку, и она, сжав его пальцы, отважно и благодарно улыбнулась.

Мейсен тоже следил за действиями Зари, но глянул на Тами, запоздало спохватился и указал на Терна топором:

– Эй, крысеныш, а ну-ка убрал свои грязные лапы от моей дочери!

Терн отдернул руку. Мать выпрямилась и невозмутимо шагнула между ними, стирая с ладоней кровь.

– Топор тебе больше не нужен, Мейсен, и я буду признательна, если ты перестанешь грозить им моему мальчонке.

Мейсен удивленно уставился на оружие, словно впервые увидел. Невнятно буркнув, он отрывисто кивнул и поставил его к изгороди:

– Я ничего такого не хотел.

Заря поджала губы:

– С тебя двадцать ракушек.

– Двадцать ракушек?! – задохнулся Мейсен. – За то, что заштопала корову?

– За штопку десять, – уточнила Заря. – И еще десять за снотворное и припарки со свиным корнем, которые приготовил мой сын-крысеныш.

– Я не собираюсь платить, – заявил Мейсен. – И никто меня не заставит – ни ты, ни твой черномазый муженек.

– Для этого мне Релан не понадобится, – улыбнулась Заря, – хотя мы оба знаем, что он заставит. Нет, мне достаточно сказать гласной Марте, что ты не заплатил, и Майский Колокольчик уже к вечеру будет пастись на моем дворе.

Мейсен сверкнул глазами:

– Ты повредилась умом, Заря, с тех пор, как вышла за пустынную крысу. Ничего человеческого не осталось. Тебе везет, работенка находится, но это долго не продлится, если народ узнает, что ты заламываешь за нее двадцать ракушек.

У Терна раздулись ноздри. Релан, окажись он здесь, сломал бы Мейсену нос за оскорбительные речи. Но Релана не было, и эта обязанность легла на плечи Терна.

Он смерил Мейсена Тюка взглядом, вспоминая уроки шарусака, которые Релан давал его братьям. У Мейсена неладно с коленом, он вечно жалуется на него в сырую погоду. Один прицельный пинок…

Заря, не оборачиваясь, проговорила сурово и тихо, чтобы слышали только дети:

– Не воображай, Терновник, что мама не знает, о чем ты думаешь. Придержи язык и руки.

Терн зарделся и сунул руки в карманы, а Заря скрестила свои на груди и шагнула к Мейсену:

– Во-первых, для тебя, Мейсен Тюк, – «госпожа Заря», а во-вторых, теперь двадцать пять ракушек. Еще раз нахамишь, и я иду к Марте.

Бормоча проклятья, Мейсен все же потопал в дом, вернулся с истертым кожаным мешком и принялся отсчитывать в ладонь Заре лакированные ракушки.