– Вот. Поешь что-нибудь, – сказала миссис Таннер. Потом на долгое время наступила тишина. В доме жили по крайней мере десять или двенадцать человек, среди которых было несколько малышей. Клемми их молчание показалось неестественным и зловещим. Ей очень хотелось заглянуть в окно и посмотреть, дома ли Илай, но она не смела приподнять голову. – Ну и что ты собираешься делать? – спросила наконец миссис Таннер.

Ее муж усмехнулся:

– Выпустить ему кишки.

– Алистер Хадли всегда был к нам добр, – осторожно заметила женщина.

– Он давно искал предлог, чтобы меня выгнать. Богатые все одинаковы. Скользкие ублюдки. Считают себя святыми по сравнению с нами.

– Может, через некоторое время он снова тебя примет…

– Я больше никогда не стану работать на этого вечно улыбающегося идиота.

– Но… деньги, Исаак. Нам без них не обойтись.

– Деньги я добуду.

За этими словами снова последовало долгое молчание.

– Что ты имеешь в виду?

– Деньжат у него больше, чем ему нужно, особенно сейчас, когда подошел срок рассчитываться с рабочими. Думаю, теперь самое время заглянуть к нему в гости.

– Ты хочешь сказать, что собираешься его ограбить… – Голос жены Таннера был глухим и испуганным. – Это безумие! Нельзя делать этого прямо здесь, в деревне! Нас выгонят с позором, Исаак…

– Закрой рот, женщина. Я не планирую оставлять там визитную карточку. Я, Илай и Джон, мы сделаем все как надо. Нас ведь еще не поймали, или как? Ничего, мы позаботимся и о нем, и о твоих чертовых деньгах. Сегодняшнего я не прощу. Нельзя, чтобы все сошло ему с рук. Не так ли, мальчик?

– Когда ты хочешь этим заняться, отец?

Клемми замерла. Голос казался испуганным, не таким, как всегда. И это был голос Илая.

Пудинг пыталась не замечать, как дрожали руки Ирен Хадли, когда та сжимала кожаные поводья, лежащие на шее Робина. Ее лицо было бледным, зубы крепко стиснуты. Пудинг спрашивала себя, стоит ли говорить, что нет ни малейшей необходимости беспокоиться, или это только ухудшит состояние Ирен? Например, если Пудинг краснела, некоторые из ее знакомых имели привычку сообщать ей об этом, как будто она могла этого не знать, отчего ее румянец становился лишь ярче.

– Вот так, – проговорила девушка. – Теперь он не двинется с места, пока мы не будем к этому готовы. Обещаю. Я его держу.

– Ты уверена? – спросила Ирен.

– Совершенно уверена. Теперь вденьте левую ногу в стремя, перебросьте правую через спину, и вы в седле. Вот так.

Прежде Пудинг никогда никого не учила ездить верхом. С одной стороны, она чувствовала себя умудренной опытом и гордилась этим, но с другой – ее тяготил груз ответственности. Если конные прогулки не понравятся миссис Хадли, в этом будет виновата именно она, Пудинг, так она полагала.

– Удобно? – спросила девушка, регулируя длину стремян.

– Не очень, – ответила Ирен.

Пудинг взглянула на нее с улыбкой, думая, что та шутит, но напряженное выражение лица Ирен убедило девушку в обратном.

– Вот как. Ну, э-э-э… – замялась она. – Нужно немного привыкнуть. – В памяти Пудинг навсегда остался тот день, когда она впервые села на лошадь, а верней, на пони, и девушка хорошо помнила свое тогдашнее радостное возбуждение.

Некоторое время она занималась тем, что показывала Ирен, как обращаться с поводьями и куда девать колени.

– Просто держитесь за этот ремешок, если почувствуете себя неуверенно. А теперь мы отправимся на небольшую прогулку. Все в порядке? Готовы?

Ирен сделала короткий вдох, сжала губы и кивнула.

Она сидела напряженно и неуклюже раскачивалась с каждым шагом Робина, пока Пудинг вела его к загону, где обычно объезжала лошадей. Девушка не знала, как продолжить урок. Она не решалась сразу объяснять Ирен, что ноги следует держать каблуками вниз, а руки большими пальцами вверх, а не вбок, – как держат чайную чашку, а не толкают перед собой детскую коляску. Так учили ее саму. Но теперь, когда Ирен, похоже, изо всех сил пыталась сосредоточиться на том, чтобы просто сидеть в седле и не поддаваться панике, все это не годилось. Они сделали несколько медленных кругов по загону, прежде чем Пудинг поняла, что не может выдержать дальнейшего молчания.

– Что побудило вас начать наконец ездить верхом, миссис Хадли? – спросила она, улыбаясь.

Ирен скосила взгляд на Пудинг всего на какую-то долю секунды, как будто для успешной езды ей было необходимо не отрывать взгляда от горизонта, и ответила.

– О, просто пришло время этому научиться, я полагаю, – произнесла она невыразительным голосом. – Или, верней, Нэнси и мой муж думают, что пришло время.

– Ну, ваша лошадь как нельзя лучше подходит, чтобы на ней учиться. Я училась ездить на пони, таком толстом, что едва могла на него сесть, так широко приходилось растопыривать ноги. И хорошо еще, что нам вообще дозволяется ездить в мужском седле. Многие дамы, ровесницы мисс Хадли, все еще думают, что это непристойно. И многие парни тоже.

– В Лондоне большинство леди до сих пор пользуются дамским седлом.

Тон, которым это было сказано, оставил Пудинг в неведении относительно того, одобряет Ирен это или нет.

– Правда? Но ведь в мужском седле ездить гораздо легче и удобней. – Уже произнеся эти слова, Пудинг задумалась, не слишком ли авторитарным тоном она высказала свое мнение. – То есть я так думаю, – поправилась она, но Ирен, похоже, не имела собственного мнения по этому вопросу.

Какое-то время они молчали. Ирен сидела на лошади так тихо, что Пудинг то и дело оглядывалась назад, словно ожидая, что миссис Хадли ненароком свалилась с лошади и лежит среди ромашек где-то далеко позади. Седло поскрипывало. Робин задумчиво жевал удила. С нижней части холма доносились громкие проклятия и восторженный свиной визг. Ирен тщательно прочистила горло.

– Твоя семья всегда жила в Слотерфорде? – спросила она.

– О да. На самом деле это лучшее место. – Пудинг на мгновение задумалась над своими словами. – Но мне все равно хочется когда-нибудь увидеть Лондон. Это было бы интересно.

– Ты там никогда не была? Но почему? – спросила Ирен удивленно.

– О, знаете… Мы просто… живем здесь.

Мать Пудинг всегда говорила, что они поедут в Лондон, когда Пудинг станет достаточно взрослой, чтобы его оценить. Пудинг чувствовала, что это время определенно настало, но теперь, конечно, мать не сумеет насладиться им, как могла бы когда-то. И Донни, конечно, не понравится лондонский шум и скопление людей.

– Но… ты прежде куда-нибудь ездила? Я имею в виду, ты покидала Слотерфорд? – произнесла Ирен голосом, в котором прозвучало легкое удивление.

– О да! Конечно. – На самом деле она никуда не выбиралась целую вечность, тот есть с тех самых пор, как Донни вернулся с войны. – Мы ездили на побережье, когда я была маленькой. Три или четыре раза, каждое лето. А еще у меня есть тетя в Порлоке[59], и мы часто ее навещаем.