самое странное было то, что этот проход, который был так искусно спрятан, казалось, был бесполезен. Он никуда не вел! Он тянулся на небольшое расстояние, а затем упирался в глухую стену. Джон потратил немалые деньги на то, чтобы исследовать стены и обнаружить тайну прохода, если таковая существовала, но все это закончилось безрезультатно. И все же проход существовал; и человек, который его сделал, должно быть, имел на него какие-то планы.

Рядом со столовой находилась еще одна большая комната, раньше служившая гостиной, а теперь превратившаяся в библиотеку. Именно здесь Джон Хортон проводил большую часть времени, когда бывал в доме. Здесь также были сделаны интересные открытия. Стены, покрытые штукатуркой и бумажными обоями, были обшиты тонкими панелями из старого дуба. Но в панелях не было спрятано двери, и за ними ничего не было сокрыто. Однако в них имелась одна любопытная деталь. Над камином была обнаружена надпись, глубоко вырезанная в дубе. Она гласила:

«Пусть Хортон живет, пусть Хортон умрет;

Но пусть, ради Господа, ужас не придет».

Что это значило, никто не знал. Джон Хортон очень тщательно просмотрел все старые бумаги, принадлежавшие его предкам, и навел справки во всех доступных источниках, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на странную надпись.

Что это за ужас? Очевидно, кто-то из прежних хозяев дома опасался его прихода, и было также очевидно, что это каким-то образом связано с семейством Хортонов. И все же не существовало семейной легенды, которая могла бы пролить на это хоть какой-то свет. Ни один из его предков не испытывал опасений, что он может с этим столкнуться.

Особняк не имел репутации дома с привидениями, что казалось довольно любопытным, поскольку это было как раз то место, о котором можно было бы рассказать хорошую историю о привидениях. Он был стар; он был уединен; он был несуразен; в нем было много длинных коридоров, по которым мог бродить призрак; было хорошее эхо, готовое уловить и повторить звук вздохов, стонов и лязга цепей; но ничего подобного в этом месте никогда не случалось. Насколько было известно, там никогда не происходило трагедий; в семье не имелось ни одного злодея, которым можно было бы похвастаться; на ней не лежало проклятия, — ни на каком-либо из ее членов; на самом деле, там вообще ничего не было. Хортоны были тихими, респектабельными, богобоязненными людьми, и сама мысль о каком-либо ужасе или тайне, связанной с ними, казалась совершенно абсурдной.

И все же, Джон Хортон был отнюдь не удовлетворен. Он настаивал на том, что в надписи должен присутствовать какой-то смысл, и хотел выяснить, в чем он заключается. Если бы он знал, что ему предстоит узнать, и каков был тот ужас, чью тайну он пытался раскрыть, он, конечно, предпочел бы оставить все в забвении. Но он не знал, и именно это привело к трагедии.

В тот вечер, когда начинается эта история, он сидел у камина в своей библиотеке. Был холодный вечер в конце октября; он почти весь день охотился в каких-то зарослях неподалеку; и теперь после ужина сидел с трубкой и газетой перед камином, изредка поглядывая на новости, но чаще лениво глядя в огонь, и ни о чем не думая.

Потом его взгляд упал на надпись над камином:

«Пусть Хортон живет, пусть Хортон умрет;

Но пусть, ради Господа, ужас не придет».

Он снова задумался, что бы это могло значить, и ему захотелось, чтобы ужас пришел, и он смог узнать, что это такое. Вдруг, что-то показалось ему странным. В надписи было что-то необычное. Слово «ужас» выглядело не так отчетливо, как обычно. Казалось, что-то изменилось в нем, когда он посмотрел на него. Две буквы были уже не так четко обозначены, как раньше. В каждой было что-то неясное, озадачивавшее его.

Затем он вскочил со стула с тревожным восклицанием. Вместо двух букв он увидел два глаза, и глаза эти не принадлежали ни одному из известных человеку существ. В зеленых кругах сияли два зрачка тусклого красного огня! Но это был разумный огонь. Глаза были живыми, и взгляд их свидетельствовал о злобе, которой следовало опасаться, и глубину которой нельзя было измерить.

Джон Хортон содрогнулся от этого взгляда ужаса. На мгновение он опустил глаза, а когда посмотрел снова, то не увидел ничего необычного. Надпись была такой же, как и прежде, и слово «ужас» было таким же, как всегда. Он протер глаза и попытался убедить себя, что все это ему приснилось. Но он знал, что это не так: он все время бодрствовал. Его трубка не погасла.

Нет, он не мог списать это на сон, но, с другой стороны, и не хотел верить в реальность. Таких вещей не бывает, как известно каждому здравомыслящему человеку. Он мог только приписать это игре воображения или галлюцинации. Но он не принадлежал к людям, которые предаются фантазиям или видят то, чего нет. Ничего подобного с ним раньше не случалось. Он начал думать, что ему, должно быть, нездоровится, хотя никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Лучше всего было бы лечь в постель и постараться обо всем забыть.

Итак, он лег в постель и, вопреки своим ожиданиям, спал крепко и не видел во сне ни глаз, ни ужасов. Утром он внимательно изучил надпись, чтобы понять, может ли какая-нибудь тень, брошенная на слово «ужас», вызвать появление глаз вместо двух букв, но ничего подобного не обнаружил. Теперь в этом слове не было ничего особенного.

Он забрался на стул и тщательно ощупал панель, чтобы проверить, нет ли возможности, что кто-то мог сыграть с ним злую шутку. Но та оказалась довольно прочной и целой. И он знал, что стена за ней крепкая, потому что ее частично перестроили во время реставрации дома, чтобы укрепить дымоход. Поэтому он оставил эту проблему как неразрешимую и решил больше не думать о ней.

Но через неделю или две ему снова пришлось к ней вернуться. На этот раз он сидел перед камином довольно поздно вечером и снова поймал себя на том, что смотрит на надпись и гадает, какую тайну она скрывает. В доме было очень тихо, потому что он жил один и сказал дворецкому, что никого не ждет. Он курил последнюю трубку перед сном, когда ему показалось, будто он слышит что-то в столовой, которая, как мы уже упоминали, была соседней с библиотекой комнатой. Он прислушался и отчетливо услышал хихиканье, как будто кого-то это забавляло. Но это