— чаще, чем прочие.

Любой мираж душе угоден,

любой иллюзии глоток…

Мой пес гордится, что свободен,

держа в зубах свой поводок.

Я верю я, хоть удави,

когда в соплях от сантиментов

поет мне песни о любви

хор безголосых импотентов.

Весь день я по жизни хромаю,

взбивая пространство густое,

а к ночи легко понимаю

коней, засыпающих стоя.

Есть в идиоте дух отваги,

присущей именно ему,

способна глупость на зигзаги,

недостижимые уму.

Тоскливей ничего на свете нету,

чем вечером, дыша холодной тьмой,

тоскливо закуривши сигарету,

подумать, что не хочется домой.

В кипящих политических страстях

мне видится модель везде одна:

столкнулись на огромных скоростях

и лопнули вразлет мешки гавна.

Еще Гераклит однажды

заметил давным-давно,

что глуп, кто вступает дважды

в одно и то же гавно.

Везде в эмиграции та же картина,

с какой и в России был тесно знаком:

болван идиотом ругает кретина,

который его обозвал дураком.

Мы ищем истину в вине,

а не скребем перстом в затылке,

и если нет ее на дне —

она уже в другой бутылке.

Житъ, не зная гнета и нажима,

жить без ощущенья почвы зыбкой —

в наше время столь же достижимо,

как совокупленье птички с рыбкой.

Не зря у Бога люди вечно просят

успеха и удачи в деле частном:

хотя нам деньги счастья не приносят,

но с ними много легче быть

несчастным.

Правнук наши жизни подытожит.

Если не заметит — не жалей.

Радуйся, что в землю нас положат,

а не, слава Богу, в мавзолей.

УВЫ, КОГДА С ГОДАМИ СТАЛ

Я СТАРШЕ,

СО МНОЮ СТАЛИ СУШЕ СЕКРЕТАРШИ

Состариваясь в крови студенистой,

система наших крестиков и ноликов

доводит гормональных оптимистов

до геморроидальных меланхоликов.

Когда во рту десятки пломб —

ужели вы не замечали,

как уменьшается апломб

и прибавляются печали?

Душой и телом охладев,

я погасил мою жаровню;

еще смотрю на нежных дев,

а для чего — уже не помню.

Возвратом нежности маня,

не искушай меня без нужды:

все, что осталось от меня,

годится максимум для дружбы.

Покуда мне блаженство по плечу,

пока из этой жизни не исчезну —

с восторгом ощущая, что лечу,

я падаю в финансовую бездну.

Стократ блажен, кому дано

избегнуть осени, в которой

бормочет старое гавно,

что было фауной и флорой.

Летят года, остатки сладки,

и грех печалиться.

Как жизнь твоя? Она в порядке,

она кончается.

Сделать зубы мечтал я давно —

обаяние сразу удвоя,

я ковбоя сыграл бы в кино,

а возможно — и лошадь ковбоя.

Глупо жгли мы дух и тело

раньше времени дотла:

если б молодость умела,

то и старость бы могла.

Слабеет жизненный азарт,

ужалось время, и похоже,

что десять лет тому назад

я на пятнадцать был моложе.

Наступила в судьбе моей фаза

упрощения жизненной драмы:

я у дамы боюсь не отказа,

а боюсь я согласия дамы.

Как быстро проносилось бытие,

так шустро я гулял и ликовал,

что будущее светлое свое

однажды незаметно миновал.

Мне жалко иногда, что время вспять

не движется над замершим

пространством:

я прежние все глупости опять

проделал бы с осознанным упрямством.

Я беден — это глупо и обидно.

по возрасту богатым быть пора,

но с возрастом сбывается, как видно.

напутствие «ни пуха, ни пера».

У старости душа настороже:

еще я в силах жить и в силах петь,

еще всего хочу я. но уже —

слабее, чем хотелось бы хотеть.

Увы, всему на свете есть предел:

облез фасад и высохли стропила;

в автобусе на девку поглядел,

она мне молча место уступила.

Не надо ждать ни правды, ни морали

от лысых и седых историй пьяных,

какие незабудки мы срывали

на тех незабываемых полянах.

Все-все-все, что здоровью противно,

делал я под небесным покровом:

но теперь я лечусь так активно,

что умру совершенно здоровым.

Наш путь извилист, но не вечен,

в конце у всех — один вокзал;

иных уж нет, а тех долечим,

как доктор доктору сказал.

Я жил распахнуто и бурно,

и пусть Господь меня осудит,

но на плите могильной урна —