Антон был на драфте еще пять раз, больше нужды не было. Заказчики находились легко, а список падших-контрагентов Антон предпочитал не расширять. До поры до времени все текло по накатанной. Москва умеет выбирать удачливых. Сейчас в «мерседесе» Воронина Антон почему-то снова вспомнил, как заходил в первый раз на Арену, как ждал своей очереди в окошке. Если бы он не стал ходоком… В каком-то смысле это был легкий путь. В конечном счете, ходок должен делать только то, что заложено в генетику любой земной твари – выживать. Остальное – приложится.

Важно, чтобы пациент хорошо понимал: боль – это не причина и даже не следствие, боль – это сигнал тревоги его организма. А разве правильно не слышать сигнал тревоги?

Записки анестезиолога

– Ты быстро, Антоха… У вас там в Питере все нормально? Я уже думал, придется мне с другими торговцами контакты налаживать. А я трудно привыкаю. Ты же знаешь… Наверное, случилось что?

Воронин впервые оказался так рядом – пусть у шестисотого и широкие сиденья, это все равно ближе, чем рукопожатие через стол. Светлый льняной костюм, светлые туфли, широкополая шляпа, брошенная сзади. Воронин всегда одевался так, будто жил в жаркий пик лета и не в Москве. Где-нибудь на широте Бали или Гоа. Глядя на его вечный загар, в это верилось. Пахло от Воронина тоже чем-то экзотическим и пряным, вероятно, чем-то экваториальным. Пробковый шлем ему точно пошел бы, и не «мерс», а какой-нибудь «Лендровер Дефендер». К торговцам Воронин привыкал действительно тяжело. Антон как-то посмотрел статистику драфтов – количество выживших из тех, кому выпало навестить Воронина, – не зашкаливало. Даже на фоне других падших. Трудно притереться, если не даешь контрагенту шанса увидеться еще раз.

Антон попытался избавиться от невеселых мыслей единственным известным ему способом – сразу приступив к делу. Вероятно, он был бы не настолько активен, но адреналин все еще плескался в крови:

– Господин Воронин, мой клиент заказал «Крыло ангела» – оберег девятого уровня.

– Девятый уровень? Почему не десятый?

– Бывает и такой?

– Бывает. И двенадцатый бывает, только это как экватор – большой, а не продается. Я доступен?

– Заказчику экватор не нужен, ему оберег нужен.

– Может себе позволить?

– Надеюсь.

– Лучшая сделка в твоей жизни! Угадал? Антон, сколько ты берешь, процентов пятьдесят?

– Пока хватает.

– За бензин хоть доплачивают?

– И за бензин тоже.

– В оба конца?

– Обычно я возвращаюсь. За это и платят.

– Но ведь можешь и не вернуться. Рано или поздно – все остаются здесь, да, Антоха?

«Мерс» гнал по Москве, по идеально пригнанным камням брусчатки. Падшие предпочитали камень асфальту. Падшие могли позволить себе любые предпочтения. Тысячи приезжали на Центральный вокзал. Тысячи были готовы мостить дороги, красить, вывозить мусор, стоять у прилавков и на панели, нажимать кнопки и давить на рычаги. Каждый день, каждый час.

Три спецвокзала, три подземных терминала на глубине пятьдесят-семьдесят метров, три осколка Периметра – на юге, севере и востоке, каждый за десяток километров от кордона таманцев. Все те же минные поля, пропускная система и неразговорчивые бойцы генерала Парыпина.

Когда-то был четвертый вокзал – Западный, в Одинцово. Спецгруппа «Моссад» пыталась проникнуть в Москву через него. Вся операция заняла две минуты, все шло по писаному, пока весь вокзал не погрузился во что-то, что, судя по съемкам камер спецназовцев, больше всего напоминало густую черную смолу, которая заполнила все помещения терминала достаточно быстро, чтобы не успели уйти, и достаточно медленно, чтобы наблюдатели на всю жизнь запомнили, что такое умирать в муках. Смола, игнорируя законы притяжения, сначала залила все входы и выходы, а потом уже занялась «моссадовцами». По очереди. Черное вещество потихоньку прибывало, и средний его уровень в терминале достигал всего сантиметров десять, когда утонул первый из бойцов, попав в свой персональный колодец. Смола просто потекла вверх, обволакивая, пока не накрыла с головой. Каждый из них тонул в этом веществе, хотя вокруг было еще полно воздуха. И каждый из еще живых знал, что с ним произойдет. Они пытались друг другу помочь. Один застрелился.

Позже спуск в терминал забетонировали, но пост таманцев оставили и даже подогнали бронетехнику. На всякий случай.

Больше попыток силового проникновения не было. Было понятно, чем это кончится. Падшие не ведут переговоры. И всегда рады новым жертвам.

На трех оставшихся вокзалах таможенники – таманцы, работа не по инструкции – по уставу. В первый зал – свободный доступ. В зале – все снять, все оставить. Второй зал – санитарная зона, сканеры выдернут температурящих, остальные идут дальше – в третий зал. Падшие не боятся болезней, просто им нужны здоровые работники. Снова сканирование – проверка, все ли осталось в первом в зале, не вздумал ли кто взять с собой в Москву что-то, кроме собственного тела.

Четвертый зал – получение спецовки, обуви и кредитки. Теперь до конца службы их единственная собственность – комбинезон, кеды и карта в специальном кармане. Из четвертого зала – только вперед, уже не вернуться.

Яркий алый комбинезон, того же цвета пластиковые кеды – можно поменять на новые раз в год. Если повезет, в них они и вернутся домой. За Периметром будут служить бессменно – не порвутся, не потускнеют, сами по себе артефакт – на черном рынке комплект стоит как подержанная легковушка. Одно время комбинезоны скупали военные.

Главное для контрактника – карта. На ней уже есть деньги, только воспользоваться ими смогут лишь по истечении контракта. Стандартный – пять лет. Меньше не бывает, больше – всегда пожалуйста. Доживают единицы. Своего рода лотерея, почти беспроигрышная, – в случае гибели игрока деньги получает семья.

Карта – одновременно пропуск. У ворот Периметра нужно приложить к сканеру – зажжется желтый, и автоматические ворота выпустят контрактника на свободу. Точнее, на территорию генерала Парыпина. У генерала могут быть свои соображения по поводу отработавшего контракт. Но до срока на сканере неизменный красный. Красный вообще будет главным цветом в их жизни на весь срок контракта.

В комбинезонах, с картами, одинаково испуганные, одинаково решимые – заполнят платформу и вольются в уже поданные шаттлы. Двери закроются, чтобы открыться глубоко под землей, глубоко под Москвой.

Центральный вокзал. Сюда прибывают шаттлы со всех внешних вокзалов. Пять вагонов – двери во всю длину, две створки – вверх и вниз, как огромная пасть.

Махины движутся по своему короткому маршруту гладко и бесшумно. Прибывают всегда полные, выплевывают людей в красном, уходят всегда пустые. Никто никогда не видел машинистов этих огромных серебристых вагонов без окон, без фонарей.