Труп создания начали исследовать, пытаясь просто разложить на знакомые части: сердце, печень – налево, желудок, почки – направо.

Антон занимался более тонкими материями – он пытался что-то найти на клеточном уровне. Отчет Стрельцова военные изъяли прямо из компа, не дожидаясь, пока молодой ученый решит его распечатать.

У гончей было все в порядке с органами. То есть все как у любой собаки, с поправкой на то, что в холке она была под полтора метра и весила не меньше центнера. Черные гончие были красивы – лебединые шеи, длинная блестящая шерсть, клиновидная голова, огромные глаза немного навыкате… Особенно вся эта красота должна была впечатлять в движении, когда стая гончих накатывалась на жертву. На самом деле по экстерьеру черные гончие были куда как ближе к борзым, но название приклеилось, и менять его уже никто не собирался.

Как позже узнал Антон, этот экземпляр был получен – по случаю. Свора атаковала ходока у самого Периметра. Ходок не выжил, зато один из псов перемахнул ворота и попал под прицельный огонь таманцев. В теории зенитный пулемет должен был просто разорвать его тело на части. Только в теории.

То, что увидел Антон, мало что объясняло, кроме того, что если где-то существует библиотека, в которой стоят все написанные человечеством учебники, то в ней явно не хватает еще пары залов.

Оказалось, существует как минимум еще один принцип создания живых существ. Именно создания: существо, которое лежало в наглухо запаянной капсуле под охраной отделения спецназовцев, не могло быть продуктом никакой эволюции.

Стрельцов мог бы довольно долго говорить, чего именно ему не удалось обнаружить, и что в любом случае должно присутствовать в каком угодно живом существе. Все было нормально, пока Антон не перешел на внутриклеточный уровень. Уже после того, как Стрельцов убедил себя, что не сошел с ума, он принялся за отчет, прекрасно понимая, что ни один ученый не прочтет его дальше первой строчки, гласившей, что в исследуемом образце материала не удалось обнаружить ни одной органеллы: ни ядра, ни митохондрий – ничего. Никто никогда не сможет расшифровать геном черной гончей просто потому, что у этого существа не было генов. Практически это был макет живого существа, которое так и должно было оставаться макетом, но вместо этого не просто жило, но охотилось и, если верить тому, что рассказывали ходоки, – размножалось.

Клетки были заполнены раствором, который не поддавался анализу, будто состоял из какого-нибудь первичного вещества – неделимого, неанализируемого и… Кое-что Антон все-таки выяснил – оно горело. Точнее, исчезало, стоило температуре подняться до двухсот семидесяти трех градусов.

Вещество, из которого была сделана черная гончая, имело смысл отправить на какой-нибудь коллайдер, чтобы выбить результат. Для этого пришлось бы построить коллайдер прямо здесь. Дальше пятидесяти метров от Периметра любая московская тварь просто переставала существовать. Даже падший Охотник не смог преодолеть этой черты.

Человеку свойственно во всем сомневаться. И это не плохо – плохо, что некоторые пытаются сомневаться с помощью рук и ног.

Антону повезло – он был почти в пяти метрах от капсулы с останками черной гончей, когда со стороны Периметра к лаборатории подошла милая девушка и уже совсем было покорила сержанта, прежде чем как-то странно вывернула руку, будто пытаясь что-то вытащить из-под слишком большого, будто с мужского плеча свитера…

Секта «Московский фронт» долго готовилась к операции. Вероятно, перспектива обладания созданием падших казалась им более важной, чем жизнь трех десятков товарищей. Даже после активации взрывного устройства спецназовцы довольно долго сопротивлялись десяткам сектантов, вооруженных хорошо и не жалеющих патронов.

Таманцы не вмешались. Они знали, чем все кончится. Сектанты пронесли капсулу с останками темной гончей несколько десятков метров, прежде чем оказалось, что результат их операции – большая стеклянная посудина.

Стрельцов даже не стал свидетелем. Ударная волна вызвала соприкосновение его черепа со спектрофотометром, что привело к тому, что все время диверсии он лежал тихо и, что еще важнее, незаметно.

Уже вернувшись в Петербург, Антону пришлось доказывать, что он в «Московском фронте» не состоял. Правда, расследование по этому делу длилось недолго – и о Стрельцове достаточно быстро забыли.

Со странным единодушием за сектантов взялись спецслужбы Европы, Балтийской и Центральной республик, и через две недели секты не стало.

В каком-то смысле диверсия оказалась более эффективной, чем планировали сектанты. Финансирование лаборатории было прекращено, а Антон Стрельцов, пусть и выпущенный из-под колпака Комитета, обнаружил, что не то чтобы он не нужен никому… Просто нет никого, кто бы в принципе занимался чем-то, что имеет отношение к биохимии, если не брать в расчет ставку патологоанатома в городском госпитале.

Можно было вернуться в приют, для бывших воспитанников там всегда находилось дело, можно было идти на биржу труда. Антон выбрал драфт.

Последние сбережения, щедро приправленные долгами, ушли на вечер в пабе. Компания в пятнадцать человек собралась обозначить тот факт, что Антон и Лена отныне вместе в радости и печали.

Обошлись без церемонии, штампа в паспорте, колец и свадебного платья. И без медового месяца. Утром Антон уже ехал на экспрессе в Кубинку, чтобы успеть к двенадцати на открытие очередного драфта.

Арена, как прозвали здание драфта, была построена по чертежам Купца – падшего из первой шестерки. И больше всего она действительно напоминало стадион. Круглая площадь, попасть на которую можно через единственные ворота, окруженная одноэтажным кольцом офисов, у каждого – отдельный вход с внутренней стороны. У Купца было специфическое чувство юмора – офисов насчитывалось шестьсот шестьдесят шесть.

Раз в месяц открывались ворота Арены, и тысячи желающих устремлялись навстречу судьбе. Падшим не нужны были ни документы, ни компьютеры. Драфт работал с надежностью силы притяжения, не завися ни от политики, ни от экономики, и каждый пришедший на него получал свой жребий. Ничего особенного – адрес в Москве. Ни даты, ни времени. Если ходоку повезет, его будет ждать один из падших. Казалось бы, система не должна работать, однако же, если ходок возвращался из Москвы, он возвращался с товаром.

Не успевали закрыться ворота Арены, а в Сети уже публиковали список счастливчиков, букмекеры принимали ставки, заказчики принимали решения – кого нанять. Ходок – ремесло на грани права – в Москве законы не работают, все, что происходит в бывшей столице, – личное дело того, с кем это произошло, на форумах гуляют байки одна страшнее другой. А фамилии ходоков-профессионалов знают все, телефоны, почта – все в доступе.

Стрельцову повезло: ко времени его первого драфта журналистам ходоки стали уже неинтересны. Смерть в Москве стала статистикой. Обереги – еще одним товаром класса люкс.

Первым жребием Антона оказался Романов переулок – место силы падшего Воронина. Ходка была удачной. Стрельцов даже смог позволить себе свадебный подарок. Слабенький оберег «ведьмина слеза», действующий всего несколько дней, совсем недорогой для ходока и стоящий за пределами Москвы, даже после полной разрядки, как приличное жемчужное ожерелье.