press) — попасть в такое было почти невозможно для молодых незнаменитых американских писателей. Остальные довольствовались small press — маленькими издательствами, тиражи и возможность привлечь внимание которых были совершенно ничтожны.

За два-три месяца до выхода книги издательство оповестило об этом Андрея (как это обычно и делается в случае «большой прессы»), литературный мир, читателей — через специальные журналы и издания. Автоматически использовались все каналы — для будущих рецензий, рекламы и так далее.

Через два дня после отъезда Кегеянов Андрей получил целый пакет — ни больше ни меньше — приглашение на конференцию в Вашингтон. Звало туда Международное общество. Себя они называли «одним из самых престижных и влиятельных клубов в США». И действительно, членами этого клуба были сенаторы, писатели, журналисты, ораторы, государственные деятели и звёзды мирового бизнеса. Среди них — Марк Твен, Кеннеди, Генри Киссинджер, Дуайт Эйзенхауэр, Франклин Рузвельт, Нельсон Рокфеллер, Уильям Тафт, Арт Бухвальд, и так далее, и так далее, всё в этом же роде. «Люди слова» в широком смысле этого выражения, от дипломатов до писателей. Клуб издавал собственный литературный журнал «Талант» и доверительно предлагал Андрею стать членом этого клуба — в связи с выходом его книги.

Немного ошалевший от такой приятной неожиданности, Андрей решил осведомиться у старого своего друга, Уильяма Мура, что бы всё это значило — на языке реальности, а не рекламы. Добрый Мур покачал головой.

— Андрей, в целом я тебе объясню потом, когда вернёшься с конференции. Ведь она начинается через месяц? — сказал Мур. — Ты должен сам во всём разобраться. Для начала только скажу: особенно не обольщайся. Рядовых членов этой ассоциации очень много: недостаточно известные артисты, писатели, журналисты и так далее. Само же ядро почти неприступно. Поскольку твоя книга выходит в big press, это просто предложение тебе принять участие в спектакле, чтобы кое-что понять… Согласен дальше не спрашивать? Но это выгодная возможность — реализация же зависит от тебя, от меры твоей ловкости и понимания.

— Согласен.

Вечером обсуждали с Леной; решили — ехать.

— Пойми, тебе обязательно нужно сделать имя, — говорила она. — Без этого ты даже не сможешь сказать потом то, что хочешь, что наболело… Тебе легко закроют все ходы, все средства коммуникации. А если будет имя — это сделать труднее. Не говоря уже о публикации того, что написал раньше.

…Осень стояла жаркая, а путь был трудным. Лена относительно недавно научилась водить машину. Андрей наотрез отказался — по причине задумчивости. Скоростная трасса — это не катание в университетском городке. Хотя скорость шестьдесят миль в час, машины несутся, как механизированные сумасшедшие, ровным порядком — зато дороги идеальны. Опасны только олени — в провинции, между лесами. Остановиться можно было у столичных знакомых.

В назначенный срок синяя компактная машина Круговых понеслась в путь — завоёвывать имя. Лена вела хорошо, сосредоточенно, как высшая кошка, впившаяся в руль. Ещё бы: две жизни на весу. Расслаблялись всего два раза, но с наслаждением: в жару, в пиццерии, за холодной кока-колой.

Вашингтон поразил псевдоевропейством. Ничего общего с Нью-Йорком, но и с Веной тоже. Модерновая гостиница, где проходила конференция — она должна была длиться добрую неделю, — находилась наискосок от здания Конгресса, только перейти авеню.

Белый дом уютно приютился в другом месте, весь в зелени, как имение какой-нибудь милой старушки из доброй старой Англии. Охраняли «старушку», однако, изрядно: поговаривали, что среди кустов стояли и суперсовременные зенитки на случай непредвиденной опасности с воздуха. Колосс в честь Вашингтона возвышался, устремляясь в жарко-синее небо…

Конференция же ошеломила Андрея и Лену своим шумом и светом. Рестораны, залы, потоки людей, потные лица. Все шоу, все речи, все секции — распределены по графику. Перерывы — тоже.

Зачитано приветствие вице-президента США, знаменитый сенатор играет на скрипке. Речи, речи и речи — ассоциация создана в честь слова, «мощь которого непрерывно увеличивается в век радио и телевидения». Перерывы, встречи и рукопожатия со знаменитостями («у вас будет уникальная возможность познакомиться с людьми высших способностей» — так сказано в рекламе).

Первые впечатления — неопределённые, странные, но дух чуть-чуть захватывает. Потом — хуже. Андрей вглядывался — «незнаменитости» так и вьются вокруг «избранных», даже до неприличия: суют свои биографии, какие-то бумажки, бормочут что-то. Один бедняга чуть ли не на коленях играл на скрипке перед носом солидного «избранного», пока тот ел. Просил, видимо, чтобы заметили его талант (звук — это тоже слово, и музыканты включались в члены).

«Ну что ж, то же самое… Обычное», — отметил про себя Андрей.

Лена красовалась в нежнейшем платье и была как королева. Но шёл уже не XIX век, и красота не была здесь предметом пристального внимания. Зато бегали, бегали и бегали. Энергия перехлёстывала через край. Где? Что? Кто? Куда?

Зал знаменитого гипнотизёра из Англии. Он — на сцене, вокруг — столы, за которыми леди и джентльмены, включая Андрея и Лену. Творит такое, что все разом спят.

— Это же насилие над волей, — шепчет Лена.

После сеанса Лена подходит к гипнотизёру:

— Вы обладаете просто невероятной силой!

Гипнотизёр смотрит на неё и произносит:

— Но у вашего мужа тоже сила, и большая, — говорит он. — Только другая. Он — писатель.

Лена отскакивает от него:

— Ну и ну!

Дальше — перерыв, встреча с позолоченной артисткой; потом с кардиналом; потом с графологом. Наконец — поэтическая секция. Дни бегут; рывок утром на машине — в гостиницу; почти ночью — обратно, в ресторан отеля. Считается одним из лучших в столице. Самый изысканный; в Нью-Йорке — одна грубятина. Поёт гречанка. После пения на неё сыплются не цветы, а доллары. Она в восторге, в зале кричат: «Браво!» Стодолларовые бумажки сыплются на неё, как пыльца…

Опять поэтическая секция (ведь Андрей — не только прозаик, но и поэт-неконформист). Шеф этой секции — милый человек, большой поэт. Выступает Андрей. Читает перевод своих стихов. Стихи — об иных планетах. Вдруг встаёт худой, с пронзительными глазами.

— Скажите, господин Кругов, а в Советском Союзе вы за ваши стихотворения сидели в тюрьме?

Андрей не успевает среагировать, вскакивает шеф:

— Я требую немедленно прекратить провокационные вопросы!

Перерывы. Обмен телефонами и адресами.

— А вон, смотрите, там, — Андрею указали на круглый зал, где почти в одиночестве сидел необычайно толстый человек. «Наверное, звезда мирового бизнеса», — подумал Андрей Кругов.

— Это официальный поэт из Калифорнии, — шепнули Андрею. — А та дама берёт у него интервью. Вам к нему не пробиться.

Тут уже Андрей ничего не понял: что значило «официальный поэт»? Он вспомнил Б. из своего университета — тот был