Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шесть месяцев все было нормально, но потом Сара мне снова позвонила. Из-за случившегося во время родов – из-за нехватки воздуха – теперь нужна была срочная восьмичасовая операция. На этой неделе. Хорошо, что у нее есть вера, но не хочу ли я приехать.
Мы с мужем несколько часов рылись в интернете. И повсюду операцию называли опасной. Вероятность успеха составляла не более 50 процентов, а неудача гарантировала смерть. Сын Сары был самым очаровательным ребенком в мире. Я любила его личико, его глазки. Я никогда не любила младенцев так, как следовало. Иногда мне даже кажется, что я собственную дочь не любила.
– Ты любишь его только из-за того, что ему пришлось пережить, – твердил мой жестокосердный муж.
– У нее начались роды из-за того, что ты наорал на нее в тот вечер, – огрызнулась я. – Это твоя вина.
В день операции Сара надела коричневый костюм. Не знаю, почему она выбрала именно костюм. Она, как всегда, была хороша. Она не подурнела, ей не нужен был ботокс. Грудь у нее осталась плоской, но и живот тоже.
Я подумала, не принести ли книги. Когда мои родители один за другим оказались в больнице, надежды не было. И книг не было. Когда я уходила в то утро, муж протянул мне книжку в бумажной обложке – «Посторонний». Не потому что ситуация безнадежна, а потому что я такая.
Мы сидели в приемной, а потом Сара спросила:
– Не хочешь прогуляться?
Ее муж сидел рядом, смотрел футбол по маленькому телевизору. Я бы никогда не ушла, но, как я уже говорила, Сара обладала несокрушимой верой. Кроме того, она любила гулять. Когда мы обе курили, она всегда ходила за сигаретами именно со мной.
В тот день я надела серую толстовку и черные штаны для йоги. После родов я недостаточно похудела, и дочке моей было около трех лет. Я была слишком занята постоянными волнениями, а Сара тратила силы на тренировки. И все же сегодня я накрасилась, потому что ощущение собственной привлекательности всегда помогало мне справляться с проблемами. Я думала, что это же не моего ребенка оперируют, так что мне простительно.
Мы прошли по коридору, держась рядом друг с другом. На мне были кроссовки, а Сара надела бежевые туфли на низком каблуке. От нее пахло фрезиями. Она всегда благоухала, где бы ни оказывалась. Сара взяла меня под руку. Я сжала ее ладонь. Я не могла вспомнить, когда мы в последний раз вот так гуляли вместе. А потом вспомнила. Она держалась за меня так в Пуэрто-Рико. Когда ковыляла на своих дешевых шпильках.
Прямо перед кафетерием мы увидели трех докторов в белых халатах. От вида стетоскопов мне стало больно – я вспомнила отца. Стоило мне простудиться, и я всегда орала на мужа: «Мне нужно было выйти замуж за врача!»
Врачи были молоды, красивы и полны сил. Я не могла поверить собственным глазам – происходящее казалось мне мультфильмом. Они повернулись в нашу сторону. Все трое. Может быть, все дело в Саре, но у меня в тот день тоже были очень красивые, блестящие волосы. Я недавно покрасилась. И макияж я сделала. Может быть, в своей толстовке я напомнила им девушку из «Танца-вспышки». Глаза их расширились, один доктор улыбнулся, другой покраснел. Мы с Сарой переглянулись, и я возненавидела себя за эти мысли. Впрочем, наверное, не так сильно, как возненавидела себя она. В важные моменты мы всегда были одним целым. И я точно знала, что мы обе думаем.
Дева Мэриен
Когда она стояла в очереди в магазине, ее телефон дважды звякнул. Она вытащила его из поясной сумки Herschel – Гарри всегда очень нравилась эта сумка. «А я не слишком стара для такого?» – спросила она, надев ее впервые. «Ты никогда не станешь старой», – ответил он, целуя ее в макушку. И взъерошил ее волосы – вернее то, что от них осталось.
Она открыла электронную почту и прочла письмо:
RE: [Фонд Мурхед] Нони Лемм
Дорогая миссис Лемм!
Благодарим Вас за участие в программе грантов нашего фонда. Мы очень рады Вашему участию, но, к сожалению, вынуждены сообщить, что в этом году грант Вам не выделен. Вы должны понимать, что программа вызывает большой интерес, и конкуренция высока… бла-бла-бла.
Второе письмо было от организации «Марш монеток». Однажды, поддавшись настроению, она пожертвовала 20 долларов, и теперь они постоянно присылали новые просьбы – почему-то в самые мрачные времена ее жизни.
– Хрен вам, – произнесла она вслух. – Хрен вам, и вам – и ю-хууу!
За Нони в очереди стояла иностранка. Она судорожно копалась в кошельке с монетами. Кассирша демонстрировала обильный пирсинг и фиолетовые веки. Короче, что бы Нони ни говорила и ни делала, не имело здесь никакого значения. В Торрингтоне, штат Коннектикут.
Совсем рядом с bellezza (красавицей, итал.) страны, Вашингтон-Депо, и Роксбери, чудесными городками с идеально чистыми, словно отмытыми с шампунем коровами. Впрочем, Торрингтон находился достаточно далеко, чтобы никто не сказал – она переехала сюда быть поближе к Гарри. Впрочем, поместье Гарри на Пейнтер-Ридж-роуд – это всего лишь летний дом. Вторая его жена, Мэриен, держала лошадь в конюшне у дороги и любила кататься верхом по лесным дорожкам, когда листья окрашивались в багрец и золото. Но в последние годы ее интерес угас. Сестра Мэриен купила дом в Сагапонаке, и Гарри с Мэриен стали ездить туда, набивая свой старый, но стильный «Saab» городскими деликатесами, сырами и лимонными ликерами. У сестры Мэриен был полуторагодовалый сын, робкий малыш с большой головой. Гарри терпеть не мог пляжи и детей. Как-то, когда они встречались в кофейне в городе, Нони ввернула: «Твой личный ад – подгузники в песке». Гарри улыбнулся, кивнул, сложил руки и оглядел маленькое кафе, где они сидели. Нони вспомнила Париж, где он был ее учителем, а она – студенткой со свекольного цвета шевелюрой. Она красила волосы гибискусом, носила бархатные брюки и курила сигареты с гвоздикой. «Здесь неплохо», – заметил он. Конечно, он не знал, что фраза,