Камин был скромным, с медной решеткой и плиточным полом. Да и весь дом казался очень рабочим. В округе ферм, амбаров и ржавых силосных башен, превращенных в студии художников, Нони поселилась в старом каретном сарае 20-х годов, отремонтированном в 80-е. У нее была большая спальня и маленькая прихожая, которую она использовала как кладовку. На бордюре обоев в прихожей были изображены аисты, несущие в клювах голубые свертки с младенцами. До того, как Нони сняла дом, бездетная пара начала оборудовать детскую. Деталей Нони не знала – знала лишь, что они съехали до окончания срока аренды, и это пришлось кстати, потому что в то же самое время она решила покинуть город. Гарри и Мэриен уже год владели домом в Роксбери. Нони трижды ездила туда на электричке. Гарри встречал ее в Нью-Милфорде, и они катались по окрестностям. Ей нравились дороги, спускавшиеся в сельскохозяйственные долины, проходившие мимо старых самолетных ангаров и небольших прилавков, с которых торговали кукурузой.

Проект, над которым она работала, назывался Republic American, как тот журнал. Она беседовала с жителями округа, такими как Бернадетт. Они голосовали за республиканцев, но даже не представляли, почему.

– Отлично, – кивнул Гарри. – Но какова цель?

– Цель? А каковы твои цели?

– Нони, ты все еще недостаточно curieux (любопытна, фр.). У тебя хорошие идеи и блестящий маленький ум. Какова же цель твоей игры?

Они снова сидели перед камином. На сей раз в его доме в Роксбери. Перестроенный амбар из аравийского камня с кипарисовыми полами и семь акров холмистой земли. Мэриен улетела в Лос-Анджелес на премьеру фильма. Они не оставались в доме вдвоем с того дня, когда первая жена Гарри, Хелен, вернулась с симфонического концерта раньше времени – виолончелист страшно фальшивил, и она не смогла этого вынести. Она обнаружила Нони и Гарри на диване – они хохотали, но сидели слишком близко.

Мэриен была другой. Она была самодостаточной и, к тому же, намного моложе Хелен и Нони тоже. Кроме того, она находилась за тысячи миль.

Той ночью ничего не произошло, ничего, если не считать взгляды, которыми они обменивались. Их глаза были устремлены друг на друга, словно лазеры. Казалось, они оба играют: записывают только их слова, но не изображение. Они говорили о магазинах, о старых друзьях, ни о чем особенном, и все же весь вечер был исполнен жажды. Они выпили слишком много Bordeaux. Слишком много для Нони. Она заснула на диване. Он накрыл ее старинным розовым одеялом, одной из драгоценностей Мэриен. Все, что покупала эта женщина, стоило не меньше пятиста долларов.

Утром Гарри был еще более нежен. Он поднялся раньше нее, съездил за копченым лососем, булками и прекрасным красным луком. Кофе и сливки – с одной из молочных ферм, где держали роскошных голштинских коров. Пока он ездил, Нони ополоснулась в уличном душе с великолепным мылом Мэриен, пахнувшим отпуском, надела вафельный халат Мэриен, который весил больше, чем вся жизнь Нони.

Она вышла и обнаружила, что у бассейна уже накрыт завтрак. Гарри плавал обнаженным – огромный зверь с царственной гривой.

– Часы ходят под водой?

– Часы ходят везде, – он вынырнул, и она подала ему полотенце.

Она уже сто лет не видела его пениса, и тот показался ей меньше, чем она помнила, почти как у отца. Она сморгнула слезу, вспомнив всех мужчин, которых потеряла. Вернее, идею мужчин.

Он снял часы и застегнул их на ее запястье. Все тело ее содрогнулось от прикосновения его рук. Металл его драгоценных часов ярко блестел.

– Подходит. Это тебе.

– Они замечательные…

– Да, да, – рассеянно ответил он, и она почувствовала, что уступает его единственному богу, богу мужчин, которые были до него.

Но потом он посмотрел ей в глаза. Это был один из моментов – Нони могла составить карту всей своей жизни по пламени таких моментов. Он любил ее, он ее не любил, он любил ее.

– Гарри, – сказала она, обрывая момент.

Это было слишком тяжело. За долгие годы она поняла, что лучше оборвать все самой, чем ждать, когда это сделает он. Иначе ей просто не выжить.

– Да, дорогая?

– Я поняла. Может быть, ночью, но, скорее всего, в душе. У меня есть цель!

– Твой фильм?

– Цель – сделать синим. Понимаешь? Сделать синим этот округ (синий – цвет демократов на выборах в США).

– Округ, – повторил он. – Этих призраков.

Она кивнула. Он моргнул и кивнул. Это было удивительно. Когда Гарри что-то одобрял, человек ощущал себя победителем. И она принялась работать над проектом изо всех сил. Все получалось само собой. Никто из жителей города не осознавал, что их поразило. Конечно же, когда фильм вышел, ей пришлось переехать, но пока шла работа – самая простая для нее часть дела, спокойная и анонимная. Теперь у нее гораздо больше места и целая куча времени, чтобы сделать все идеально. Впрочем, у нее всегда было время.

У ее подруги Сусанны была чудесная четырехлетняя дочка. Сью всегда считала минуты, складывая их в некое подобие карьеры. «Она такая стремительная и абсолютно бесстрашная, – хвастала Сью своей дочерью. – Ее навыки опережают ее мозг, и мне постоянно приходится присматривать за ней. Я должна следить за ней и одновременно позволять ей быть собой. Моя свекровь ненавидит черты, которые дочка унаследовала от меня. «Ты не должна каждый раз говорить «сыыыыр», когда фотографируешься, как твоя мать», – я буквально слышу, как она это произносит!»

Нони улыбалась. У всех в мире были дети. Хотя у самой Нони такого опыта не было, она отлично понимала, что хочет сказать Сусанна об экономии минут. Она всегда внимательно наблюдала за жизнью других. Накапливала их истории. Гарри считал, что это сделает ее рабочей лошадкой в их сфере, но не сделает гением.

Сусанне было сорок. Теперь, когда ей самой было пятьдесят шесть, Нони потянуло к более молодым женщинам. Ее возрастная группа увяла. Они позволили интеллекту уступить место комфорту. Когда Нони было двадцать, ее тянуло к сорокалетним. Гарри было сорок, когда она его увидела. Нони и самой постоянно было сорок – а Гарри всегда было шестьдесят. Ему было шестьдесят, когда было сорок, и ему было шестьдесят в семьдесят четыре, когда он лежал в гробу. Сияющий, красивый. Она все еще жаждала его, хотела его холодное тело. Она коснулась пальцем его широкого запястья. Ни на что больше она не осмелилась, потому что Мэриен зорко следила за всеми, как и подобает вдове дамского угодника.

Но сейчас у нее был конверт с таинственным маленьким листком внутри, подобным