задала вопрос, который мог показаться Евдокии Семеновне неуместным: – У Марии Евгеньевны ведь была еще кроме Даши Алена.

Судя по возгласу Калининой, он ей таковым и показался.

– Вы говорите об Алене Петельновой?

– Да.

– Ну какая же Алена Машеньке внучка? Она племянница жены ее покойного внука. Не более того.

– Но ведь именно Алена была рядом в Марией Евгеньевной, когда ей стало плохо.

– Волею случая, да, – со вздохом ответила Калинина и пояснила:

– Алена, конечно, бывала у Маши. А тут Дашеньке приспичило уехать. – В голосе Калининой прозвучало осуждение. Она тотчас спохватилась и поправилась: – Я, конечно, понимаю, что Дашенька устала и ей нужно было отдохнуть. Только время она выбрала неподходящее.

– То есть?

– Маша была в таком возрасте, что прихватить ее могло в любое время.

– Мария Евгеньевна могла прожить еще не один год, и Даша не могла постоянно находиться с ней рядом. Тем более что Иванова особо и не жаловалась на здоровье.

– Вы правы, – нехотя согласилась Евдокия Семеновна. – Самое нелепое, что меня тоже не было в это время в городе.

– А где же вы были?

– Я ездила на две недели в Феодосию.

– Хорошо отдохнули?

– Да, очень! Погода была великолепная, вода в море теплая, как парное молоко. – На лице Калининой разгладились, казалось бы, все морщинки, губы тронула лучистая улыбка, нашедшая свое отражение и в посветлевших глазах женщины. Но она вспомнила о потере подруги и снова помрачнела.

– Свое лекарство вы забирали с собой? – спросила Мирослава.

– Да, последнюю пачку. И еще на отдыхе спохватилась, что таблетки-то последние, а рецепт, растяпа, дома оставила.

– И что же вы сделали?

– Позвонила Маше, сказала, где лежит рецепт, и попросила ее купить мне лекарство, чтобы по приезде по аптекам не бегать.

– Как же она без вас могла войти в вашу квартиру?

– У Маши были ключи. Она приезжала без меня поливать цветы, видите, у меня их сколько. – Она кивнула на подставки с цветами.

Мирослава кивнула и спросила:

– Выходит, что Мария Евгеньевна купила лекарство по вашему рецепту?

– Выходит, – тоскливо отозвалась Калинина. – Получается, что я во всем и виновата! – вырвалось у женщины.

– Не думаю, что в этом есть ваша вина, – тихо проговорила детектив.

– Но я даже представить себе не могу, как Маша могла перепутать лекарства! – точно не слыша ее, воскликнула Калинина.

– Может быть, она и не перепутала.

– А как же? – удивилась Евдокия Семеновна.

– Полиция считает, что Мария Евгеньевна приняла его специально.

– Какие глупости! – вырвалось у женщины с негодованием.

– Я придерживаюсь того же мнения, – сказала Мирослава.

– Но тогда как же? – В глазах Евдокии Семеновны плескались растерянность и испуг. Наконец она выдавила из себя: – Вы думаете, что Машу напоили насильно?

– Нет. Следов насилия не обнаружено. Лекарство принято добровольно.

– Тогда я не понимаю.

– Я и сама пока не понимаю, – призналась Мирослава, – но уверена, что скоро пойму.

– Дай-то бог, – печально отозвалась Евдокия Семеновна.

Поняв, что больше от Калининой ей ничего узнать не удастся, Мирослава поблагодарила расстроенную женщину и, еще раз заверив ее в том, что виновный в смерти ее подруги понесет заслуженное наказание, она попрощалась с ней.

А Евдокия Семеновна, проводив детектива, подошла к окну и наблюдала за ней до тех пор, пока Мирослава не вышла со двора. После чего Калинина опустилась на плюшевый пуфик, уронила бессильно руки и прошептала еле слышно:

– Машенька, родненькая, прости меня. Разве же я думала, что все так получится?

Несколько скупых слезинок выкатилось из ее глаз. А она, казалось бы, и не заметила их, продолжая сидеть в неподвижной позе.

Мирослава посмотрела на часы и решила, что мать Дарьи Васильевой уже должна вернуться с работы, даже с учетом того, что она совершила пробежку по магазинам.

Детектив оказалась права. Марина Константиновна открыла дверь после первого же ее звонка.

Васильева посмотрела на девушку вопрошающим взглядом.

– Извините, что без предварительного звонка.

На лице Васильевой промелькнула догадка.

– Я детектив, Мирослава Волгина.

– Да, да, Даша говорила мне о вас, – заходите.

– Спасибо.

– Вот только я даже представить не могу, что вы хотите услышать от меня, – проговорила хозяйка, вводя детектива в большую светлую комнату с диваном и креслами, обитыми светлой кожей.

Мирослава с интересом осмотрела комнату. Перехватив ее взгляд, Марина Константиновна спросила:

– Нравится?

– Вполне, – отозвалась Мирослава.

– Это Аленина идея. Она и мастеров для ее воплощения сама подбирала, – с гордостью в голосе проговорила Васильева.

– Вы говорите о своей племяннице? – спросила Мирослава.

– Да, о ком же еще, – отозвалась мать Даши.

– Это правда, что вы воспитывали ее?

– Аленушку? Да, как родную дочь. А вы откуда знаете?

– Профессия у меня такая… – неопределенно отозвалась Мирослава.

– Вам, наверное, Даша сказала? – продолжила допытываться Марина Константиновна.

– Даша мне как раз ничего такого и не говорила, – ответила Мирослава.

– Понятно, – с легкой грустью улыбнулась Васильева, – и теперь вы гадаете о том, почему же Дашутка не упомянула об этом факте…

– Не то чтобы, – отозвалась Мирослава и спросила: – Даша ревновала вас к сестре?

– Ну что вы! – искренне рассмеялась Марина Константиновна. – Даша не такой человек. И к тому же девчонки дружны между собой. Просто Алена раньше повзрослела и захотела жить отдельно. Сами понимаете, мальчики, подруги, хочется свободы, независимости.

– Понимаю, – сказала Мирослава. – По вашему тону чувствуется, что вы любите Алену.

– Конечно! Я же вам сказала, как родную дочь.

– Почему же вы не удочерили ее?

– У Алены есть мать, и она никогда бы не согласилась на удочерение дочери даже сестрой.

– Резонно. – Детектив сделала вид, что удовлетворилась ответом, и спросила: – А как к Алене относилась Мария Евгеньевна?

– Хорошо относилась, – не задумываясь, ответила Васильева.

– Но не любила так, как Дашу.

– Естественно. Даша же ей родная по крови. А Алена нет.

Мирослава хотела было сказать, что любят необязательно кровных родственников, а близких по духу. Но удержалась. И правильно сделала, так как Марина Константиновна проговорила задумчиво:

– Я по себе знаю, что связывают кровные узы. Я вот хорошо относилась к Марии Евгеньевне, но особых душевных терзаний от ее ухода не ощущаю. Не то что моя Дашка. Девочка просто рвет себе душу. Казнит себя за то, что уехала, оставив Марию Евгеньевну с Аленой.

– Даша считает, что Алена недоглядела за прабабушкой?

– Нет, не это, – отмахнулась мать Даши, – просто ей кажется, что она-то уж сумела бы спасти прабабушку, окажись она в то время рядом с ней.

– Это навряд ли, – осторожно заметила Мирослава.

– И я ей об этом уже сто раз говорила! Да все без толку!

– Нужно время для того, чтобы ее душевная рана затянулась.

– Я понимаю.