– Я твой адвокат по назначению прокуратуры. То есть как бы «бесплатный». Никто из твоих родственников твоей судьбой не занимается, и никто гонорара в юрконсультацию не внес. Не хочешь говорить, не надо. Только ты учти: у меня другие клиенты доллары платят, чтобы их защищали, а ты сам себя топишь. Но дело твое я не оставлю. Молчишь? Молчи. Я подниму всю твою подноготную. Я сам или через следователя разошлю запросы во всевозможные учреждения, с которыми ты соприкасался. Разворошу твое детство и школьные годы. Пройдусь по армейским связям. Я заставлю следователя допросить всех твоих клиентов и знакомых. Я установлю, какие взаимоотношение сложились у тебя с физруком, судьей и ларечником. Ты не псих, и мотив у твоих действий должен быть… К тому же я не верю, что это ты. Если поверю, то знай: на севере России есть дикий остров, на котором стоит тюрьма. Там почти ничего не растет. Просто не выживает. На острове построили тюрьму для ублюдков, для которых человеческая жизнь – ничто. Разумеется, не своя. Чужая. Тебе дадут минимум двадцать пять. И то и пожизненное. Двадцать пять, если учтут твои геройские подвиги на благо Отечества…

Игорь скривился.

– Зайду к военкому. Отвоюю твою награду. Надеюсь, что до суда тебя ее не лишат. Кстати, что за странная история с твоей смертью? Значит, был плен. Было освобождение или побег. Может быть, обмен или выкуп. Так просто, не оставив об этом ни одной бумажки, ни одной записи, произойти не могло.

– Там все могло. Галоперидол знаете что такое?

– Снотворное?

– Входит в индивидуальный пакет солдата-срочника. Когда тебе все, за исключением головы, поотрывает, вкатят две дозы – и умираешь с блаженной улыбкой на устах. К нам эти пакеты частенько приходили без этого препарата. Недоукомплектованными. Или вовсе машина с медсанбатовским грузом пропадала в пути. Откуда бандитам знать, когда, что и куда повезут?

– Я слышал, что оружием приторговывают.

– А медикаменты им разве не нужны? Оружие достать не проблема.

Заметив, что адвокат напряженно слушает, Игнатьев внезапно замолк, как партизан на допросе. Понял, что его раскручивают, а он слюни распустил. Кофе носит, сигареты… А вообще-то мужик ничего.

И Гордеев про себя думал, что парень, сидящий перед ним, ничего. Только странно к награде отнесся. Надо заставить Антоненко послать запросы по военной линии. Хотя, с другой стороны, эти военачальники могут с перепугу и наплести чего не было. У начальников не всегда нервы в порядке. Чего там парень натворил? Сниму-ка я с себя ответственность. И будет там неуравновешенность, замкнутость, а то и кое-что похуже.

Через полчаса, как и обещал, вернулся Антоненко…

«Стремление к общению с другим сознанием, наличие которого является взаимным подтверждением нашего собственного существования, становится не чем иным, как оборотной стороной потребности избежать одиночества. Эта потребность зарождается на самых ранних стадиях возникновения сознания у индивида. Когда ребенка лишают человеческой привязанности, наступает состояние, известное под названием маразма, имеющее как физиологические, так и психологические симптомы проявления, сохраняющиеся на протяжении всей жизни».

Из неоконченной диссертации Ю. Гордеева

«Лабиринты одиночества»

Гордеев вышел на свежий воздух и с удивлением увидел голубое небо, услышал птиц, почувствовал запах зелени. Как бы перешагнул из одного мира в другой. А ведь это действительно так. Конечно, и в этом зелено-голубом мире бродили частицы того, который он только что покинул, но в глаза они не бросались. На них можно было набрести случайно по воле случая или в силу судьбы.

Ему почему-то вспомнилась история с мундштуком, подаренным давно одним зеком, которого он защищал. Вещица была занятная, и делал ее мастер. Наборная, в центре она имела прозрачный участок, внутрь которого неизвестно каким способом поместили полураспустившийся бутон розы. Роза была сделана из золота. Гордеев тогда шел по Васильевскому острову в Ленинграде, и ему нестерпимо хотелось пить. Остановился у одного из подвальчиков с надписью «Пиво» и рискнул зайти. Денег особенно не было, и потому он взял две кружки и притулился с краю залитого пивом и липкого стола. На нем был довольно приличный по тем средствам пиджак и белые брюки из настоящей английской шерсти. Не сразу, но заметил, что его наряд явно диссонирует с одеждой постоянных посетителей и вызывает нездоровый интерес. Будут деньги просить или придется отмахиваться, решал он про себя. Совершенно машинально полез в карман, достал мундштук и вставил сигарету. Тогда он курил «Приму». В маленьком зальчике пронесся приглушенный ропот. Затем все стихло. И в этой тишине отчетливо прозвучал вопрос:

– Когда откинулся, кореш?

Гордеев неспешно допил пиво и сказал, обращаясь ко всем сразу, так как не знал, кто именно задал вопрос:

– Сидеть не сидел, а вот защищать одного человека пришлось.

Сказал и вышел без проблем. Адвоката они не тронули.

И теперь, идя по улице и вспомнив то пиво, Гордееву вдруг нестерпимо захотелось обмакнуть губы в душистую пену. А не поехать ли мне к Мишке, подумал он, уже голова болит от этого Игнатьева. Миша простой. Один у него бзик – при Гордееве всегда заводит разговоры о недостатках нашей пенитенциарной системы и судопроизводства, а сбить его с этой темы чрезвычайно трудно. Только бутылкой водки.

Гордеев зашел в магазин и взял не самую дорогую, но и не самую дешевую. Машину придется оставить во дворе. Потом он сел в «жигуль», попутно заметив, что мужиков, которые норовили вымозжить у него деньги за стоянку, нет. Солнце, что ли, их спекло. Рассосались. Или злой Антоненко после ухода заглянул сюда еще раз?

Пока он проделывал все эти необходимые манипуляции, как-то: покупка водки, езда на автомобиле, – в голове, подобно раковой опухоли, рождалась мысль. Он всегда чувствовал это неприятное, раздражающее его состояние хлипкого равновесия – клоун под купополом на канате и без страховки, – когда вел сложное дело. Мысль никак не хотела проклюнуться. И еще он знал: как только это произойдет, все дело раскроется ему как бутон, снятый цейтрафером, а потом показанный школьникам на уроке ботаники. Больше того, куда-то на задний план ушла красавица актриса со всеми ее прибамбасами сложно чувствующей тонкой натуры. Если бы вчера, после встречи с ней, кто-нибудь сказал ему, что завтра она станет для него снова так же далека, как неделю назад, когда он вообще не знал о ее существовании, Гордеев не поверил бы. Но факт оставался фактом. Парень в СИЗО был ему ближе.

Миша Калинкин встретил его как полагается – в динамовских трусах и с распростертыми объятиями. А когда Юра предъявил мандат в виде прозрачной бутылки, глаза актера увлажнились и заблестели. Не понравился мандат только соседке. Весь ее вид говорил, что уж от такого солидного человека она не ожидала.

– А я тебе копию договорчика достал. Сейчас мы ее быстренько обсудим… – спешно потащил товарища в свою берлогу артист…

Накануне вечером Лика снова звонила. Они потрепались немного о том о сем, она поведала некоторые студийные новости о продюсерше Татьяне Федоровне, которая, оказывается, сбежала, неожиданно для всех ускакала в Канаду. И, как подозревают заинтересованные лица, неспроста. Видимо, готовит изменение условий генерального контракта. Не со студией, а с прокатом. Все ожидают от нее новых гадостей. А отснятый материал Вадим Викторович сложил почти полностью. Некоторые особо острые гомосексуальные и просто откровенные сцены потребовалось показать специалистам. Приехали геи. Да какие!.. Вся студия вот уже несколько дней под впечатлением. Конечно, наверняка есть на студии и свои аналогичные кадры, но… тихушные. А тут! Такая эскапада! Продемонстрировали неординарность своей ориентации в полный рост, как говорится. Их сдуру повели киностудию смотреть. Толпой. А они… Говорят, прижали пожилого заслуженного бригадира осветителей в темном павильонном закоулке. Так тот и минуты не выдержал – заорал благим матом! Набежали ребята-осветители. Потасовку устроили. Еле отбили. Барахтались там с гомиками. А те ржали и хихикали. Здоровенные такие качки! Никогда и не скажешь, что они. Среди них есть и иностранцы. Французы, кажется. Но студия! Ох уж эти… Меньшинство называется! Нарочно, наверное, устроили.