Убитый, конечно, ничего этого не видел. Только слышал, но не рискнул повернуть головы. Любое изменение положения мертвого тела могло погубить его окончательно. Он не верил, что сможет далеко уйти от этого места. Не представлял, насколько серьезна рана и сколько крови потерял, но одно знал крепко – попробует выманить их подальше от лагеря, тогда остальные могут попробовать бежать. Наплевать на то, что это будет после восхода. Один шанс есть. Россыпью. В разные стороны. И он забылся, предварительно дав себе приказ не пошевелиться в забытьи, не двинуть рукой, не застонать. Настоящие разведчики ВДВ умеют приказывать своему телу уснуть и проснуться в определенное время.

Очнулся он на закате. Слегка повернул голову и скосил глаза. Внизу уже все было в тени, но здесь у него еще было солнце. Вершины гаснут последними. Он находился в двухстах метрах от вершины. Любой наметил бы свой маршрут именно туда, за гребень. Но это произошло бы чисто инстинктивно. Подальше от глаз врага. Беглец выбрал другой путь. Он снова пойдет на юг, в Грузию.

Снизу над ручьем стал подниматься туман. Николай пошевелился и попробовал выпростать из-под себя руку. Стиснул зубы, чтобы не застонать. Это была рука с пробитой лопаткой. Он перевернулся на спину, и из раны потекла кровь. За ночь на ней подсохла корка, а то место, где пуля покинула его тело, под ключицей, было прижато к земле. Надо же, сколько вытекло, удивился он обилию вытекшего из него и теперь черневшего на камне.

Он стал спускаться вниз, скользя на спине, загребая ногами и помогая здоровой рукой. Еще раз удивился, что операция обошлась легче, чем ожидал. У ручья умылся, попил. Стало легче. Он даже улыбнулся собственным мыслям. Нет, мы еще поборемся. И он встал сначала на колени, потом в рост, цепляясь за кусты. Шаг за шагом он брел вверх по ручью. Сколько? Не помнил. Хорошо, что инквизиторы не держали в лагере собак. Собака для них так же нечиста, как свинья. Потом ложбина сузилась, а у ручья стенки сдвинулись. Пришлось выбраться на берег. По берегу идти труднее. По сути своей это был склон. И он начал самый изнурительный в своей жизни подъем.

Газаев прибыл в лагерь только поздно вечером. Ему доложили о случившемся с падением камня, но разборку глава инквизиторов отложил на утро. Наказание должны были видеть все.

Перед восходом его разбудили. Он вышел злой и невыспавшийся. Его люди приготовились к молитве. Услужливо подали расшитый женщинами коврик с сурами Корана. Коврик всегда возил с собой один из телохранителей – его личная гвардия. Он встал на колени перед строем своих людей и приступил к первому утреннему намазу. Аллах акбар! Поднялся с колен. За ним встали остальные.

Чуть поодаль кучкой сидели славяне-рабы. Повинуясь команде, построились. Газаев шел вдоль шеренги, подолгу рассматривая каждого, щупая мышцы. Боец, чье оружие было смято валуном, следовал чуть сзади. Когда очередь дошла до Эдика, провинившийся загундосил по-своему, тыкая в славянина грязным пальцем. Эдик понял – жалуется на то, что идею скатывать валун подал именно он. Инженер подтвердил. Потерпевший рванул на Эдике свитер, и тот пополз от плеча через грудь. На шее тускло блеснул крестик. Газаев подержал его в пальцах, потер. Потом резким движением сорвал.

– Два шага вперед! – заорал он на Эдика, и тот выполнил.

Газаев посмотрел на его голую, несмотря на рабство еще сильную грудь. Пощупал бицепсы.

Не хочет, сука, с рабсилой расставаться, подумал Эдик, но такие могут позволить себе расстаться с рабочей единицей. Видимо, именно в эти секунды решалась судьба раба. По глазам Газаева ничего понять было нельзя. Хана, понял Эдик.

Но этому не дано было осуществиться. По крайней мере сегодня. Со стороны строительства, истошно вопя, прибежал один из газаевских шестерок. Несмотря на незнание языка, Эдик понял – обнаружилась пропажа трупа. Труп исчез. Сбежал. Вознесся на небо. Испарился.

Газаев мгновенно забыл о намечавшейся казни. Быстрые слова, грозные приказы. Сколько в них было толкового, что шло просто от злобы и досады, ведь выходило, что он, Газаев, снайпер Газаев, промазал или только задел. Всех в погоню. В цепь. Прочесать. Найти. И привести. С него живого будем кожу снимать. Медленно. Целый день.

В то утро в лагере из охраны остались двое. Остальные брошены на поиски беглеца.

Беглец выбился из сил. Чувство голода терзало его желудок даже больше, чем рана. Он продвигался медленно, но упорно, как человек, которому нечего терять. Инстиктивно сознавая, что его преследователи, зная о его серьезном ранении, никак не предположат, что он выберет не самый легкий путь. Потому он не спустился в долину, а пошел в обход нее по гребню. Несколько раз слышал голоса, но так и не определил, кажется это ему или на самом деле, погоня это или жители расположенного внизу аула. Он дважды делал короткие остановки, но, когда остановился в третий раз, подняться уже не было сил. Их хватило только забраться под ствол поваленного дерева и нагрести на себя немного прошлогодней листвы.

Сознание выключилось.

Ранним утром проклятые воробьи устроили настоящий галдеж на балконе. Спать уже было совершенно невозможно. Но окончательно Гордеева разбудил противный телефонный звонок. Сначала раздосадованный Юрий вообще не хотел поднимать трубку, спросонок туго соображая, кто бы мог так нахально в столь ранний час беспокоить? И ведь что особенно обидно – наверняка по пустякам!

Но все-таки собрался, поднатужился, поднял трубку и очень обрадовался, услышав приятный голосок Лики:

– С добрым утром, милый соня. У меня сегодня, возможно, будет свободный вечер. И мы могли бы… Если и у вас есть заинтересованность в продолжении развития сотрудничества по нашему делу.

– А как же, – в тон ей ответил медленно просыпающийся адвокат, натягивая трусы и шаря по полу босой ногой в поисках тапочек. – В соответствии с ратифицированным накануне пактом о ненападении и договором о взаимном сотрудничестве наша сторона вашей стороне торжественно и официально заявляет о своей полной готовности…

– Тогда часиков в шесть. Идет?

– Записано!

– Где бы нам встретиться?..

– На старом месте?

– Далековато будет. А что, если нам оставить бульвар, но сменить памятник?

– Как это?

– На бульваре у памятника Гоголю можно?

– Без проблем. В шесть у Гоголя. В шесть часов вечера. Я правильно понял?

– Только не опаздывайте, – предупредила Лика. – Чао-о, ленивец, соня!

Окончательно проснувшийся Гордеев в прекрасном настроении умылся, побрился и приготовился завтракать.

В холодильнике холостяцкая система хозяйствования обнаружила свою полную несостоятельность – полки были практически пусты. Пришлось доставать из морозилки аварийные пельмени и варить их с бульонными кубиками.

– А вместо хлеба, – радостно напевает неунывающий адвокат Юра, – а вместо хлеба… А вместо хлеба – пламенный мотор! То есть сухари. Черствые. Как камень. Либо вкусное печенье. Сладкое. Что, наверное, должно обогатить, украсить вкусовые достоинства и, так сказать, разнообразие всевозможных качеств пельменей.