что его деньги пойдут на благо церкви. — В воскресенье венчание. Завтра с молодыми поезжай в Чадыр-Лунгу. Платье и костюм возьми на прокат в свадебном салоне Пихлера, я уже договорился. Рядом ювелирный магазин. Я присмотрел там тонкие колечки, самые дешёвые.

— Маковей, это свадьба твоей дочери!

— Нет у меня уже денег на побрякушки! Кончились! — огрызнулся Сырбу. — В наследство вступят — справят себе посолиднее. Да и фамильных драгоценностей у Замфиров, небось, хоть закусывай ими. Кстати, о закуске…

Он достал из буфета штоф со своей настойкой.

— Маковей! — одёрнула его Амалия.

Он цыкнул на жену и достал глиняную кружку. Осторожно, прикрыв её спиной от взгляда Амалии, он влил немного жидкости из флакончика и быстро спрятал его обратно в карман, потом долил ракии до половины.

— Виорика! — крикнул он.

В кухню забежала дочка, счастливая, и от того ещё более красивая. Маковей сунул ей в руки кружку и плачинту, завёрнутую в промасленную бумагу.

— Жених твой совсем задрог, а поезд задерживается. Отнеси ему, пусть согреется. Сама не пей! — он показал ей кулак. — Унюхаю — под замком до венчания сидеть будешь!

— Очень надо, — ехидно ответила Виорика. — Поженимся — буду шампанское каждый день пить, а не твою самогонку.

Она упорхнула, а Маковей покачал головой:

— Ишь ты — шампанское, да каждый день. Запросы у доченьки…. На такую и трёх Замфиров мало будет.

— Что-то больно ты заботливый… — посмотрела на него с подозрением Амалия.

— Да куда уж теперь денешься? — притворно вздохнул Маковей.

Вскоре вернулись будущие молодожёны. Виорика подошла к отцу и театрально выдохнула ему в лицо, потом упала на стул. Замфир с блестящими глазами сел рядом, на пристойном расстоянии от невесты. Амалия заглянула ему в лицо.

— Господин офицер, вы не заболели? У вас глаза слезятся.

— Нет, уверяю вас, госпожа Амалия, никогда не чувствовал себя лучше, — ответил он, широко улыбаясь. Нервные его пальцы, подрагивая, складывали салфетку в мелкий рубчик. — Господин Сырбу, может нам в виду скорого родства, выпить по стаканчику вашей восхитительной настойки? Очень уж морозно сегодня.

— Ну нет уж, господин сублейтенант, хватит с вас и полстакана. Муж-пьяница — горе в семье. Ешьте плачинты. Амалия, подлей зятьку молочка, а то что-то он сегодня раздухарился.

Замфир и впрямь чувствовал себя странно. Все тревоги и опасения этого дня ушли бесследно. Тело, сведённое бесконечным беспокойством, расслабилось. Виорика, его милая Виорица, сидела рядом — такая близкая, такая красивая. Она счастливо улыбалась, её счастье наполняло Замфира, как жидкое мыло наполняет флакон. Флакон тёмного стекла, который где-то спрятал Маковей.

Замфир перевёл взгляд на своего будущего тестя.

Маковей, могущественный цыганский шувано. Права была гувернантка, во всём права. Цыганское проклятие — сильное. Ничто его не переборет. Утащит цыган тебя, Василикэ, в свой табор, отпилит ноги, и будешь ты до конца жизни милостыню просить, да в его кубышку денежки складывать.

Он нахмурился, но не надолго. Маковей поймал его взгляд и подмигнул. Замфир тоже помигнул, но двумя глазами сразу. Это его развеселило. Он попробовал подмигнуть одним глазом, но не вышло. Амалия с тревогой посмотрела на сублейтенанта, потом вопросительно глянула на мужа, но тот сделал вид, что не заметил её немого вопроса.

Маковей — его тесть, он отец его любимой, он не причинит вреда. Наоборот, будет защищать их семью, их маленьких детишек. Хорошо, что он шувано. А жизнь Замфира он обещал им подарить на годовщину свадьбы, если Василе сделает Виорику счастливой. Она ведь счастливая?

Виорика была счастлива. Радость от этой мысли наполняла Замфира, она мягким шёлком струилась по коже, проникала в мышцы, разливалась по венам, омывала глазные яблоки тёплыми слезами. От чистой и честной этой радости ему было тепло и спокойно.

— Что-то господина сублейтенанта разморило в тепле, — сказал Маковей. — Идите спать, на завтра у вас много дел.

Заботливый голос тестя был тёплым, его слова — тёплые, пушистые меховые шарики — уютно ложились в ладонь. Замфир встал, его повело в сторону. Рукой он нащупал край стола и ухватился за эту опору.

— Вам помочь? — спросил Маковей.

— Нет-нет, благодарю, я сам.

Замфир нетвёрдой походкой побрёл в свою спальню. В правой руке, стиснутой в кулак, было тепло и щекотно. Василе боялся её разжать и потерять маковееву заботу, без которой он опять, один на один, останется с маковеевой ненавистью. Это было странно и глупо, как во сне. Теперь Замфир спит и наяву, но он не против, если сны будут такими же хорошими и тёплыми.

Амалия проводила взглядом шатающегося сублейтенанта и услала дочь спать. Когда они остались одни, Амалия склонилась над Маковеем.

— С полстакана ракии на морозе? — спросила она, тревожно вглядываясь в чёрные глаза мужа.

— Слабак! — Презрительно пожал он плечами, не глядя на жену.

— Маковей!

— Малица, меньше знаешь — крепче спишь!

— Он жених нашей дочери! — зло зашептала она ему в ухо.

— Счастье-то какое Виорике привалило! — процедил Маковей. — Не лезь, женщина! Я знаю, что делаю!

Амалия зло швырнула полотенце на стол и ушла в спальню. Маковей ещё долго сидел за столом, глядя на сложенную гармошкой бумажку. Он ждал, пока Амалия уснёт и не сможет приставать к нему с разговорами.

Замфир не помнил, что ему снилось. Может, снов не было вовсе, а только чернота, как под наколоченной гробовой крышкой. Он открыл глаза и сразу пожалел об этом. Яркое солнце ударило в зрачки. За ночь Василе высох: воздух царапал горло, веки — глазные яблоки, ноги и руки будто погрузились в горячий песок. Шатаясь, он вышел на пустую кухню и долго пил воду из бадьи, ковш за ковшом, до рези в животе. Вернулся к себе и долго смотрел в зеркало на бледное лицо с синяками под впавшими глазами.

Настойка Сырбу была хороша. Она быстро снимала напряжение, страхи отходили куда-то далеко-далеко, жизнь казалась прекрасной, будущее — светлым, окружающие — милыми и любящими. Один изъян — тяжёлое утреннее похмелье. Замфир попытался вспомнить, сколько он выпил кроме того, что принесла ему Виорика, но не смог. Зато хорошо помнил, откуда Маковей доставал штоф.

Василе вернулся на кухню. На дворе стояла телега, запряжённая гнедым першероном. Амалия пристёгивала торбу с овсом, Виорика умащивала сумки под поперечную скамью. Засвистел паровозный гудок, появился эшелон и сбросил перед подъёмом скорость. Василе охватила паника. Он приник к стеклу, чтобы на память сосчитать проходящие вагоны, и заметил грузную фигуру Маковея в тулупе. Он стоял на пригорке, на его посту, с его планшетом.

Стекло было холодным и липким, льдистые лучи солнца не давали ни капли тепла. Иней на