Я развернулся и начал чуть ли не ползком пробираться по тесному проходу. Постепенно он стал расширяться, и вскоре я смог встать, выпрямиться и идти по нему спокойно. Каменный коридор становился всё шире и выше, от него в стороны расходились всё новые и новые ответвления, тут и там начали появляться просторные открытые залы, и наконец я обнаружил, что шагаю по подземной стране, где небо было из камня, а вместо деревьев и цветов вокруг виднелись самые фантастические и причудливые кристаллы и наросты из горных пород. Но чем дальше я шёл, тем мрачнее становились мои мысли, пока я окончательно не расстался с надеждой отыскать белую деву: даже про себя я перестал называть её СВОЕЙ.

Я шагал дальше, на развилках неизменно выбирая тропу, ведущую всё глубже вниз, и вскоре понял, что у подземной страны есть свои обитатели.

Неожиданно из–за камня позади меня раздался грубый, издевательский смех, полный злорадства. Обернувшись, я увидел престраннейшее существо вроде гоблина с огромной головой и до смешного уродливой физиономией. Это был самый настоящий кобольд, как в какой–нибудь старинной немецкой сказке.

— Что вам от меня нужно? — спросил я.

— Хе–хе–хе! А ТЕБЕ что здесь нужно? — проскрипел он в ответ, тыкая в меня длинным указательным пальцем, толстым у основания и заострённым на конце, но потом вдруг резко сменил тон и зашамкал с притворным подобострастием:

— Ах, достопочтенный господин! Будьте так любезны и соблаговолите скрыть от своих смиренных слуг Ваше августейшее присутствие, ибо они не в силах вынести его блистающее сияние!

Тут из–за камня вынырнул ещё один уродец и залебезил:

— Ах, Вы такой великий, что заслоняете от нас солнце! Из–за вас мы ничего не видим, и нам жутко холодно!

Тут со всех сторон раздался оглушительный взрыв дьявольского хохота. Можно было подумать, что смеются дети, если бы голоса не были по–старчески гнусавыми и скрипучими (хотя, к сожалению, вовсе не показались мне дряхлыми и немощными). Не успел я оглянуться, как меня окружил целый хоровод подземных бесенят, маленьких и побольше, но неизменно безобразных, причём каждый из них был уродлив на свой лад. Они тут же загомонили на незнакомом языке, бурно жестикулируя, о чём–то совещаясь, пихая друг друга локтями и то и дело разражаясь ядовитым смехом. Казалось, этому не будет конца, но тут один из них вскарабкался на камень и, к моему несказанному изумлению и смятению, противным, визгливым голосом пропел от первого до последнего слова ту самую песню, благодаря которой я сумел пробудить свет в глазах белой девы. Он довольно точно выводил мелодию, на его физиономии появилось притворное выражение мольбы и обожания, и всё это время он дурашливо изображал, будто проводит пальцами по струнам лютни. В конце каждой строфы его сородичи оглашали пещеру жутким хохотом, приплясывая и безудержно гогоча, а некоторые из них даже шлёпались на землю, то ли изображая бурное веселье, то ли и правда веселясь вовсю.

Закончив представление, певец спрыгнул с камня, несколько раз перекувыркнувшись на лету, приземлился на голову и принялся скакать на руках, нелепо дрыгая ногами в воздухе. Его соплеменники снова зашлись от смеха, и в меня неожиданно полетел град крошечных камней выпущенных из множества маленьких рогаток. Конечно, большого вреда от них не было, но камни больно ударили меня по голове и по лицу. Я попытался было убежать, но гоблины целой кучей навалились на меня, схватили за всё, что можно было схватить, и я понял, что вырываться бесполезно. Они как пчёлы теснились и кружились вокруг меня, выкрикивая мне в лицо целый поток несносных речей.

— Всё равно тебе она не достанется! — орали они. — Не достанется! Хе–хе–хе! Она достанется кому–нибудь получше тебя! Ах, как он её поцелует! Как поцелует!

Эти ехидные насмешки жгучей молнией ударили меня в сердце и высекли в нём искру благородства.

— Что ж, если он и вправду лучше меня, пусть она принадлежит ему! — громко прокричал я.

Они мгновенно выпустили меня и расступились, разочарованно ворча что–то с нескрываемым удивлением и неохотным одобрением. Я шагнул вперёд. Они тут же раздвинулись в стороны, образовав для меня проход, и я пошёл между ухмыляющимися и кривляющимися уродцами, которые почтительно кланялись мне со всех сторон. Через несколько ярдов я обернулся. Они молча стояли, глядя мне вслед, как орава мальчишек–школьников, пока один из них вдруг не встрепенулся и с оглушительным воплем не врезался в толпу своих приятелей.

В то же мгновение они превратились в одну беспорядочную, орущую, копошащуюся груду, напомнившую мне живые пирамиды переплетённых змей, о которых порой рассказывают путешественники–натуралисты. Стоило одному малышу–гоблину выпутаться из этой фантасмагорической массы, как он отпрыгивал на несколько шагов, разбегался и, свечкой взлетев в воздух, как попало шлёпался сверху на эту неимоверную кучу–малу из пинающихся и дрыгающихся тел. Я предоставил им и дальше предаваться этому буйному и, по всей видимости, совершенно бесцельному развлечению, а сам пошёл дальше.

Пройдя несколько шагов, я запел:

Если тебе предназначен судьбой

Тот, кто достойней, — ну что ж!

Я отойду, если чистой душой

Лучшего ты изберёшь.

Сердце свободное и в шалаше

Дом обретает, любя.

Грустно скитаться бездомной душе

Что потеряла тебя.

Мне суждено пострадать — ну и пусть!

В тайне печаль сохраня,

Я от тебя для того отступлюсь,

Кто благородней меня.

Дар драгоценный другому вручить —

Щедрости нет без потерь.

Только с любовью любовь уступить

Тоже немало, поверь.

Вдруг в моей душе сама встрепенулась новая, незнакомая песенка. И хотя, не успев родиться, она почти сразу же угасла, в те несколько мгновений, пока она звучала, мне чудилось, что я снова брожу по белому залу Фантазии в Волшебном дворце.

Хочешь, чтоб пахли фиалки твои,

Их не терзай лепестки,

Или увянут бесславно они

От ненасытной руки.

Деве так жадно в глаза не гляди

После вечерней звезды,

Не прижимай слишком пылко к груди,

Если не хочешь беды.

Не позволяй непослушным устам

Прелесть увечить её.

Разом и деву погубишь, и сам

Сердце обманешь своё.

Тут откуда–то неподалёку раздалось самое визгливое и ехидное хихиканье, какое мне только приходилось слышать. Повернувшись, я увидел, что на большом валуне у дороги сидит старушка, совсем маленькая, но куда выше тех гоблинов, с которыми я только что расстался. Она поднялась и засеменила ко мне навстречу. На вид она была довольно невзрачна, даже некрасива, хотя безобразной назвать её было нельзя. Подняв голову, она глупо ухмыльнулась и прошамкала:

— Ай–яй–яй, такой складный юноша — и гуляет по нашей чудной стране без хорошенькой девицы! Странно, что человеку никогда не удаётся заполучить того, чего он жаждет больше всего на свете. А ведь будь рядом девушка, здесь всё казалось бы тебе другим. Даже в этой несносной дыре расцвели бы розы и всё такое прочее. Да, Анодос? Её глаза вмиг осветили бы эту проклятую пещеру, верно?