беру, если мне что-то надо; подхожу, если кто-то интересен. Не оттягиваю до…

– До смерти?

Так ведь и получилось: оттянул до смерти. Не написал, не поговорил, не разочаровался и не утвердился в своем «культе», просто дал культу умереть с божеством, а теперь вяло, бессмысленно, бездарно пытается расследовать смерть этого самого божества. Звук такой – будто лошадь фыркает. А фыркает всего лишь Джинсов.

– До смерти – тем более. Я вообще весьма коварен и липуч. Как банный лист.

Молчание. Запахи – еды, чьих-то духов, мангального дыма – ползают под потолком. Мысли – и о Варваре Перовой, и о времени, которое убегает бессмысленно, и о Лешке снова – грызут хуже собаки. Страшной. Вот этой. А в сумке так и лежит «Пикник на обочине».

– Но, кстати, вы бы ей понравились. Может, не в том смысле, но понравились бы.

Что тут ответишь? Главное, не спросить: «А вы нравились?» Хватило Черкасова.

– Так можно считать, что мы договорились?

А что тут считать, что решать? Даже если этот писатель в кусты прыгнет, отказавшись от своей ереси про хакера, – не привыкать. По морде не били, на ковер не вызывали? Били. Вызывали. Как там сказал Джинсов? «Я Мюнхгаузен». Мюнхгаузенов стало мало, не у каждого имеется даже самое допотопное пушечное ядро, не говоря уже о последних каплях рассудка. Но за косицу из болота – по-прежнему возможно вытянуть. Сколько бы болот в Подмосковье ни осушили, постоянно приходится.

– Хорошо, Евгений. – Рука уже вынимает блокнот с привязанным карандашом, придвигает через стол. – Пишите вашу почту. Я отправлю вам фоторобот. Но очень прошу… – Он медлит, тоскливо глядит на чужое пиво: в горле как-то пересохло. – Никаких резких, категоричных сопроводительных формулировок. Никакого «Помогите найти убийцу», тем более «Ищем эту мразь»: видели такое, кончалось плохо. Даже в вашем собственном инстаграме – воздержитесь. И, разумеется, если будут подвижки, все сразу удалить. Людям в издательстве, я надеюсь, вы тоже это передадите. Хотя, думаю, они-то репутацией деловой и так дорожат.

– Непременно. Передам. А чем они там дорожат, сами разберутся.

Джинсов улыбается – приятная все-таки улыбка, на Лешкину чем-то похожа, только тусклее. И на Варину тоже, даже больше – они вообще неуловимо друг друга напоминают. Не лицами, нет, но, может, неопрятной естественностью волос, и манерой делать селфи с одного ракурса, и даже постами этими – глубокими, грамотно-матерными, жизнелюбивыми и все равно – грустными, грустными, грустными. На шепот похоже. Ласковый успокаивающий шепот из далекой-далекой темной комнаты.

– Что ж. Спасибо за содействие.

Неловко как-то это произносить, непонятно зачем. Кто вообще из них двоих кому должен говорить спасибо, кто кому содействует? В ответ незамедлительно звучит:

– Спасибо вам. – Джинсов возвращает блокнот и добавляет после паузы: – Вряд ли ошибусь, предположив, что у вас все дни непростые… но этот чем-то особенный, да?

– Вами и вашими гражданскими инициативами.

Слабая попытка отшутиться, но нечего тут вызывать на откровенность.

– А еще? – упорно не отлипает. Банный лист как есть.

– К чему вы ведете-то?

Джинсов делает вид, что не заметил перемены тона, не чует угрозы.

– Ни к чему. Просто, знаете ли, я за ментальное здоровье. И какое-никакое счастье. Пусть все будут как-никак здоровы и как-никак счастливы.

– Как-никак?.. – звучит примерно как «половинка электрички» или «полтора землекопа».

– Как-никак.

– А что это значит? – заинтересованность прорезалась неподконтрольно. Все-таки привычнее, что счастья либо нет, либо есть. А тут какие-то махровые полутона.

– Это значит, что вы хотя бы не станете ни пациентом, ни подсудимым, ага? – пощелкав пальцами в интеллектуальном поиске, поясняет Джинсов. – Да-аже если для всей мыслящей общественности ваше счастье – дерьмо собачье.

Не стоило спрашивать – и так башка кругом. Под рукой даже водки нет, а тут такое. Сразу вспоминаются застолья с большими начальниками, которые после пары стопок начинают внезапно вместо статистических сводок сыпать то теориями зарождения Вселенной, то байками о Чечне и Афгане, то рецептами «вот самой-самой, отвечаю» кровяной колбасы с яйцом.

– Мыслящей?.. Все равно я вас не совсем…

Джинсов вдруг удивительно раздухаривается. Раздувает ноздри, стукает по столу, начинает вращать бокал и одновременно говорит:

– Ну, например, вот знаете… среди авторов есть особая порода – те, которым все мало. Они хотят выше, ближе к облакам, как у Сологуба: «Высота нужна орлам!» Один тип – мой ровесник, пишет а-ля Набоков или Манн для плебеев – на полном серьезе жаждет за романы, где домогаются нимфеток, нескончаемо рефлексируют детство и размышляют об искусстве, получить однажды Букера. Полредакции ржет, другая половина крестится. А по мне, так пусть получает! Пусть, хотя с жюри, вручившим за этот безликий треш награду, я срать в одном поле не сяду. Зато парень будет рад. Может, перестанет бухать и ныть, найдет новую цель в жизни. Так или иначе, будет счастливее и здоровее, не прибьет однажды Павла за неправильное позиционирование, или меня, которому больше платят, или какого-нибудь критика, упрямо не видящего в нем новое светило, бутылкой. Счастливые и здоровые преступлений не совершают.

Какая парадоксальная тирада и какое наивное закругление. А ведь взрослый парень.

– Не совершают? А у нас тут сын одного олигарха, здоровый лось, отцовским джипом учительницу свою на той неделе задавил то ли за публичное замечание, то ли за двойку. Тяжкие телесные. Шейка бедра в крошево. Ходить она уже, вероятно, не будет.

Но это не сбивает с толку, и в шок не повергает, и вообще как лепет ребенка, судя по взгляду. Устало так глядит Евгений и говорит тоже:

– Тварь, конечно. Но счастье что, олигархами меряется? Или джипами? А еще счастливому человеку оценки и замечания похер, он сам знает себе цену.

– И чем же счастье меряется, по-вашему?..

Пустой треп. Пора ехать. Утомляет этот доморощенный философ.

– Только принятием себя – даже бракованного и недолюбленного, косячащего и просравшего все на свете. А как примешь и поймешь, не нужно будет ни себя давить, ни других. Ни джипом, ни интеллектом, ни авторитетом. Просто пойдешь дальше.

Кажется, второй «вечный сюжет» Борхеса. Путь домой, который путь к себе?

– Просто пойдешь?

– Очень просто. Так что у вас?

Может, у Джинсова гипнотизерские навыки, может, что еще, но язык-то развязывается. Борись не борись, а вырывается тусклое, унылое, полувопросительное какое-то:

– С напарником поругался. Влез куда не надо. Как вы, любитель процедуры нарушать…

…Осажденные города защищать, да. По первому «вечному сюжету».

– Молодой?..

– Немного моложе меня.

– И что? – Джинсов подпирает щеку кулаком, глаз становится совсем щелкой.

– Чуть не убили сегодня.

– Но ведь не убили?

– Нет. – А мысли снова, снова о «Пикнике на обочине». – Слава богу.

Просто, когда орал Лешке вслед: «Стой, сука!», вспомнился треш, та машина. Дело с совращениями. В его