По фойе возбужденно ходил Толик. По мере того, как публика не появлялась и не появлялась в необходимом для концерта количестве, пианист все ближе подбирался к буфету, вечному источнику не очень дорогого дагестанского коньяка.

– Пойдем, Гефа! Я познакомлю тебя с Великим Маэстро.

– Как? Вы знакомы с Великопостным?

– Имею честь.

Догнав музыканта, Богли хлопнул того по плечу. Расстроенный отсутствием слушателей Толик чуть не упал от испуга. Богли он не узнал.

– Анатолий! Это я – Эстом из Министерства. Не бойся.

– Верно, пардон, не сразу узнал вас. Ведь вы знаете, Моцарта отравили, Леннона убили, так и меня могут. Приходится быть начеку. – Великопостный расслабился, услышав ключевое слово – «министерство». Слегка надувшись, он принял важный вид, а когда к ним подошла Гефсимания, был уже весьма уверенным в себе, весьма импозантным маэстро.

– Анатолий, познакомьтесь, моя спутница – ваша бессмертная… нет, бессменная, ваша очаровательная поклонница Гефсимания Алоизовна. Гефа! Познакомься: мой друг, большой музыкант, но очень скромный человек – Анатолий.

Гефа протянула руку. Толик бережно взял ее, слегка пожал, а потом поднес к губам, поцеловав в легком поклоне. Неожиданно для Эстома, от такого банального, но редкого проявления мужского внимания Гефсимания расцвела.

– Выпьем шампанского, – весело произнесла она. – За знакомство!

Анатолий в уме прикинул, как это скажется на выступлении, но тут же одумался. Решил: раз публики нет, то риск провала небольшой.

– Пойдемте, я буду играть только для вас! Уж не взыщите, если где-то промахнусь…

– Ах, промахнитесь. Тогда я буду уверена, что это из-за меня, – любезно попросила Гефсимания.

Раздался первый звонок. Они взяли по стопке коньяка – до того мягкого, что Эстом решил прикупить бутылочку.

– Какой вкусный коньяк, ребята. Давайте за искусство! – выступил с речью Богли.

– Давайте, – поддержала Гефа.

Они опрокинули по одной, решив повторить.

– За музыку, – предложила секретарь.

– Мне не бери. Тут не разбавляют, а мне играть, – предупредил его виртуоз.

– Ну, тогда возьму себе и Гефсимании, – Эстом легонько отодвинул Гефу от себя поближе к Анатолию.

Она уловила движение, смело придвинулась к виртуозу. Эстом взял вторую, третью, еще… Пил ли Анатолий, он не помнил. Они дождались третьего звонка.

– Пройдемте в зал, – забеспокоилась Гефсимания. – Сейчас начнется концерт.

– Пойдемте, – Анатолий взял даму под руку.

После третьего звонка все прошли в пустой зал, сели на первый ряд. На подмостках происходила непонятная суета. Персонал бегал по сцене и за кулисами. Работники периодически заглядывали под крышку фортепьяно. Потом один подошел к Толику, что-то шепнув тому на ухо.

– И вы молчали? Это же мой концерт! – воскликнул Анатолий. – А я жду выступления. Вы, Гефсимания Алоизовна, совсем меня разочаровали! Пардон, очаровали! Буду играть Шопена. Молодой человек! Молодой человек! – тут же обратился он к работнику, который шептал ему на ухо. – Что заявлено в программе?

– «Этюды для механического пианино».

– Какая глупость. Кто это придумал? Буду играть этюды Шопена. Гефсимания! Прощайте! Ой, здравствуйте! Нет, слушайте.

Гефа смеялась.

«Коньяка он выпил много, еще до нас», – решил Богли.

Анатолий прямо из зала поднялся на сцену и заиграл Шопена. Нежная мелодия, бархатные тона, импровизация мастера погрузили Богли в глубокий приятный сон. Он склонил голову на мягкое, как его подушка, плечо Гефы.

Ему снилось, что он – Амур с луком и колчаном стрел. Летал Богли над московской толпой, стреляя в сердца прохожих. Люди хватаются за стрелы руками, хотят вытащить. Но им мешает невидимая сила, подчиняет своей воле. Они перестают двигаться хаотично, берутся за руки, танцуют в хороводе… Вот уже вся Москва – одно длинное перепутанное ожерелье хоровода. Все плывет в такт музыке: люди, дома, деревья, птицы… Эстом завис над ними в воздухе. Ему хорошо. Он парит, парит, парит…

– Гражданин, проснитесь! Гражданин!

Эстом открыл глаза. Незнакомая женщина в синем халате трясла вице-премьера за плечо.

– Где я? Что такое?

– Гражданин! Концерт закончился.

– Когда?

– Давно. Я вас не будила, пока убиралась. Уж больно хорошо вы спали, но теперь мне пора домой.

Эстом помассировал лицо руками, приходя в себя. Музыка еще жила в нем. По пути к выходу пикнул телефон – пришло сообщение от Гефы: «Спасибо за чудный вечер».

– Боже мой! Дивны дела твои, Господи. Стоит только неудачно найти, как тут же можно и удачно потерять, – пробормотал Эстом и отправил смайлик «разбитого сердца».

Яхта, как встревоженная собака, ожидающая исчезнувшего хозяина, нарезала круги по площади вокруг фонтана.

– Я уж подумала, что с вами что-то случилось. Хорошо, что женщина вышла. Сказала, вы спите.

– Спал, «Синеглазка», как ребенок!

– Ваша Гефсимания вышла с мужчиной. Вы знаете, они шли пешком…

– Похоже, они влюблены. Кто бы мог подумать!

– Какое у вас лирическое настроение. Не думала, что концерт для механического пианино может так подействовать. Я прослушала его до конца. Ужасные звуки…

– Наш гений играл нечто гипнотическое. Усыпил мою бдительность, похитил прекрасную даму.

– Подлец! – оценила Толика яхта. – А она – подлянка, подлица, подлеца… Какой сложный русский язык. Не то что мой двоичный код…

– Скорее полетели домой!

Глава 7

Заказчик

Вернувшись, Богли прошел в спальню, включил Шопена и телескоп. Долго сидел, рассматривая Вселенную. Архип нашел необычный объект и сфокусировался на нем.

– Что это? – спросил Богли.

– Черная дыра, – ответил телескоп.

Эстом испугался. Ему показалось, что дыра смотрит на него, а не он в нее.

– Ну, это уж слишком, нервы совсем расшатались.

Вице-премьер нашел коробочку с антидепрессантами, налил воды в стакан и проглотил таблетку. Воспоминания попытались вернуться к прошлой ночи – к моменту, где Гефа выплюнула Богли.

– Не надо, – попросил Эстом.

Тогда мозг откопал из недр сознания ужасную вещь – совесть. Богли покрылся холодным потом. Но лекарство освободило мужчину. В голове установилась спокойная, тихая тьма. Из этого пустого пространства, как из Нирваны, вышла Медея. В руках она держала сердце Богли.

– Эстом! Эстом! Ты любишь меня? – спросила она.

– Отдай сердце, гадина!

– Нет! – ответила Медея, одарив его доброй, открытой улыбкой.

– Только не надо резать меня на винегрет, – сказало сердце. Медея послала воздушный поцелуй и растворилась.

Он уснул. Что сделала Медея с сердцем, стало ясно ранним утром. Острая боль с левой стороны, как кинжал, пронзила ребро Эстома.

– Доктора! – крикнул он в испуге.

Архип обернулся, уставившись на него одним глазом. На крик прибежал Михаил: его разбудила домашняя аварийная сирена.

– Ступай обратно, сон приснился.

Эстом отослал дворецкого и замер, боясь пошевелиться. Пустота в любой момент могла забрать его. Утром, когда слуга пришел проверить, жив ли хозяин, боль отступила. Эстом встал с кровати, опасливо походил по помещению,