Зацепин вел себя так бессердечно и непреклонно со своим ангелом-хранителем по указке демона. След изложил свой план разведчику, когда плот вышел в открытый океан.

«Только ангел способен доставить тебя отсюда к книге судеб, – объяснил След. – Но он не хочет. Как его вынудить? Я придумал, как: разлучить вас. Для ангела-хранителя разлука – невыносимая пытка. Держать ангела на расстоянии можно только ругательствами. Ведь каждый, кто ругается, гонит взашей своего ангела».

То, что расчет демона верен, подтвердило поведение ангела. Он прекратил попытки вернуться в общество Зацепина. Океан и воздушный купол были так насыщены погаными эманациями зацепинской ругани, что человеко-птица больше не мог ступить на воду или воспарить в воздух. Тумаки поношений вымотали и обессилили нежное эфирное создание. Шатаясь от слабости, с поникшими, мокрыми, извалянными в песке крыльями несчастный дух слонялся по берегу Вериного острова в окружении безмозглых копий, в диком страхе за свое неразумное, жестокое, погибшее чадо. Разлука была горше оттого, что ангела мучило чувство вины: один раз он уже оставил Зацепина и этим сильно навредил. Ангел исторгал мысленные призывы и мольбы к Зацепину, звал его, просил вернуться. Но Зацепин не отвечал на отчаянные телепатические стенания своего диковинного соглядатая.

Зацепин был рад, что ему не нужно больше обороняться нецензурщиной, хулиганством сквернословия нарушать величественную красоту окружающего мира. Он наслаждался простором и яркими красками двух океанов – водного и воздушного, втягивал в грудь, привыкшую к застойному воздуху кельи, озоновую свежесть. Солнце не жгло, а ласкало. Над спокойной, будто отутюженной, водной равниной вставали широкие радуги. В прозрачной глубине под плотом перекатывались гигантские шары из миллионов узких, как лезвия ножей, серебряных сардин.

«И все это только реконструкция тропической благодати. Как же тогда прекрасен мир в подлиннике! – не уставал восхищаться Зацепин. И грустил, что ему уже никогда не узнать, как выглядит земля, никогда не объехать ее. – А ведь я так хотел путешествовать, посмотреть свет! Но вместо поездок всю жизнь просидел в четырех стенах кельи».

«Но разве задание, которому ты служишь, не темница? – вдруг спросил себя Зацепин. Эта мысль удивила и испугала его. Показалась ему предательской. – Наверное, След подбросил мне ее, пакостник». Но смекнул, что демону не резон смущать его сейчас подметными мыслями. В интересах демона – поднимать в сообщнике боевой дух, а не травить ему душу сомнениями.

Донимая себя этими вопросами, Зацепин заглядывал в пропасти более глубокие, чем лежащая под ним океанская бездна. Впервые с момента смерти он получил передышку и попытался осмыслить свой переход в никуда. До этого в мире ином он не знал ни минуты покоя: суетился, ловчил, прорываясь в рай, даже убивал. На редкость хлопотно оказалось за порогом жизни. Поговорка «На том свете отдохнем» вышла не про Зацепина. «Смерть освобождает всех. Наверное, я самый несвободный человек, раз даже покойником не освободился от земного ярма», – развивал мысль Зацепин.

Дворцы облаков меж тем осели, расплылись и растянулись слоистыми полосами из края в край небосвода. Рыбины тигровой раскраски, растопырив веера плавников, выпрыгивали из воды, словно хотели присоединиться к чайкам и альбатросам в синей вышине. Кит, этот морской Квазимодо, выставив на воздух горб, выпустил фонтанную белую струю.

«И ради несвободы я отказался от нормальной человеческой жизни… Но что значит нормальная жизнь? – вступил Зацепин с собой в диалог. – Жизнь без большой цели, без служения – Богу или разведке, церкви, заданию, стране, идее? Чем тогда наполнить ее? Верочкой? Вот этим? – Он посмотрел на мальчика, купающего руку в океане. – Вера сказала: „Это могли быть наши дети“. Разве дети могут оправдать жизнь? А оправдать смерть?»

– Тебя как зовут, юнга? – спросил Зацепин, с новым чувством вглядываясь в ребенка. Прежде монах всегда смотрел на детей отрешенно, как на странную принадлежность чужого житейского уклада, которой нет и не могло быть у него. И вот представил это хрупкое бытие рядом, в своей жизни.

– Никита. – Мальчик с готовностью подошел к Зацепину. Разведчик еще на острове заметил, что внимание к копиям стимулирует заложенное в них цыплячье сознание и куцую память, делая способными к ограниченному общению.

Никита был в шортах и майке, в резиновых шлепанцах. Зацепин искал в его чертах сходство с Верой. Почувствовал укол совести: этого смышленого паренька, паиньку и ботаника, он лишил матери. Зацепин не знал этого, но копия была младше оригинала: для матерей их дети – всегда маленькие. В руках мальчик держал нечто, похожее на блокнот.

– Что это у тебя?

– Лэптоп. Миниатюрный компьютер.

– Играешь или в соцсетях сидишь? – Зацепин произнес это небрежно, показывая подростку, что он на «ты» с современными технологиями.

– Пишу программы, конструирую сайты. Графический дизайн люблю. Я лучший ученик по информатике.

– Впечатляет. Хочешь стать программистом?

Но копия мальчишки в ответ только оскалилась скобой брекетов. Видно, в кукольной памяти закончились заготовки.

– А может, моряком?

Никита продолжал молча сиять железками. Зацепин пошел дальше:

– Ты не помнишь, как тебя и сестру похитили?

– Как меня и сестру похитили – не помню. Помню, компьютер у меня похитили в Лондоне, в школьном пансионе.

«Осечка», – подумал Зацепин.