видел это по его лицу.

Я попытался протестовать, но Герман перебил меня.

— Я не убивал ее, — сказал он тихо. — Как я мог ее убить? я любил ее.

Я долго молчал.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил я наконец.

— Ничем, — ответил Герман. — Теперь иди домой. Спасибо, что зашел. А я буду работать.

Я удивленно взглянул на него.

— Я должен работать, — добавил он.

Он встал и проводил меня до дверей.

14. Бруберг

Когда Биргит вернулась домой после занятий в семинарии, она сказала:

— Сегодня тебе придется пообедать одному, Эрнст. А я пойду к Анне-Лизе.

— В таком случае я пойду в ресторан, — ответил я.

— Не наешься там какой-нибудь дряни и не пей слишком много!

— У меня нет никакого желания пить, — ответил я. — По крайней мере сегодня!

О том, что Биргит пойдет к Анне-Лизе Лундберг, они договорились заранее. Биргит сама предложила ей свою помощь, так как перед похоронами всегда нужно успеть сделать массу всяких неотложных дел. Вечером она сошьет для Анны-Лизы траурное платье. Биргит любит шить. Как правило, она шьет себе платья сама, а нередко обшивает и своих подруг. И надо сказать, весьма успешно.

Квартира Лундберга находилась в новом доме на Лютхагсеспланаден. Анна-Лиза была дома одна. Детей она отправила к своим родителям. У нее был измученный вид, но держалась она очень хорошо. Анна-Лиза Лундберг была не из тех, кто любит говорить о своем горе. Она настояла, чтобы я остался и выпил кофе. Биргит помогла ей накрыть на стол. Тем временем я зашел в кабинет Манфреда. Вдоль стен тянулись рядами книжные полки, на которых стояли главным образом книги по юриспруденции. Ведь Анна-Лиза тоже получила юридическое образование. На огромном письменном столе царил идеальный порядок. По обеим сторонам стола лежали аккуратные кипы бумаг примерно одинаковой высоты. На одной из них я заметил папку с надписью: «Благотворительное общество Андреаса Бернелиуса. Отчет о результатах ревизии». Единственное, что нарушало этот образцовый порядок, была толстая книга в роскошном синем переплете. Ее положили как-то небрежно, наискосок, и она никак не вписывалась в симметричное расположение остальных предметов, лежавших на столе. На переплете было написано: «Долговое право. Исследование профессора Хайнца-Вернера Шауна». Именно об этой книге Манфред и говорил с Эриком в кафе «Альма».

В дверях появилась Анна-Лиза и сказала, что кофе готов. Я сообщил ей о том, что поведал мне Эрик. Вдруг на письменном столе Манфреда зазвонил телефон. Анна-Лиза сняла трубку. Разговор был совсем короткий.

Это комиссар Бюгден, — сказала она. — Он хочет прийти и задать мне несколько вопросов. Пусть приходит, конечно. Я только не представляю себе, какие еще сведения ему могли понадобиться.

— Галоши, — вспомнил я и рассказал ей все, что было связано с галошами Манфреда Лундберга.

Мы сели за стол. Анна-Лиза подтвердила, что, когда Манфред ушел из дому во вторник, на нем были галоши. Польше мы на эту тему не говорили. Анна-Лиза стала рассуждать вслух. Она сказала, что Манфред был крайне озабочен тем, как велась отчетность в благотворительном обществе Бернелиуса. В данном вопросе, как и по многих других, Манфред всегда мог рассчитывать на помощь и содействие своей жены. Она сама видела подчистки в бухгалтерских книгах. А кроме того, не хватало многих документов, подтверждающих те или иные расходы. Правда, Улин говорил Манфреду, что подчистки были результатом описок, а документы с подтверждением расходов он обещал разыскать. Но у Манфреда все-таки оставались кое-какие сомнения на этот счет. Денежной недостачи в кассе общества, по-видимому, нет, тем не менее Манфред попросил прислать опытного ревизора, чтобы проверить всю отчетность за десять лет.

— Смерть Манфреда для Улина очень кстати, — горько сказала Анна-Лиза.

Очевидно, она недолюбливала Хильдинга Улина.

— Но если денежной недостачи нет, то Хильдингу, вероятно, нечего бояться, — заметила Биргит.

— Растрата есть растрата, — заявила Анна-Лиза. — Нельзя купить себе избавление от наказания, вернув украденное.

— Я посоветую Эллен Бринкман назначить тебя ревизором вместо Манфреда, — сказал я Анне-Лизе.

Она коротко поблагодарила меня. Ей очень хотелось бы внести ясность в это дело и таким образом завершить работу, начатую Манфредом.

Они взялись за шитье, а я откланялся и ушел. На лестнице я встретил Бюгдена и еще одного полицейского. Мне показалось, что Бюгден смотрит на меня немного насмешливо.

— Я только что от швейной машины, — пошутил я.

Комиссар Бюгден ухмыльнулся и пробормотал не очень внятно: «Да ну…»

Вернувшись домой, я попытался работать. Но для меня не было открытием, что я не умею, как Герман Хофстедтер, сосредоточиться именно в тот момент, когда это необходимо. Примерно через полчаса в дверь позвонили. Я с облегчением отложил перо и пошел открывать. Это был Ёста Петерсон.

— Здравствуй, брат, — сказал он. — Можно к тебе? А я как раз проезжал мимо.

Я объяснил, что совсем недавно выпил кофе, и предложил ему виски. Но от виски Ёста отказался. Он был за рулем. Тогда я выпил один. Мы заговорили о событиях, происшедших за эту неделю. Ёста сразу же изложил суть дела, которое привело его ко мне.

— Сегодня меня допрашивали, — сказал он. — Допрашивал комиссар Бюгден.

Я признался, что уже знаком с комиссаром Бюгденом, и предложил Ёсте сигарету. Но он предпочитал курить свои сигары.

— Ты не помнишь случайно, — спросил он, выпуская кольцо дыма, — какие на мне были во вторник ботинки? Бюгден спрашивал меня об этом.

Я попытался припомнить, но тщетно.

— Нет, — сказал я наконец, — абсолютно ничего не помню.

— А если я покажу тебе эти? — спросил он, вытягивая ноги и рукой показывая на ботинки. — Вспомни, пожалуйста, Эрнст! Может быть, я был в них!

Он с надеждой поглядел на меня. Ботинки были на толстой каучуковой подошве. На такие ботинки не налезли бы никакие галоши. И я ни минуты не сомневался в том, куда клонит Ёста.

— Нет, — ответил я. — Все равно не помню.

Жаль, — сказал Ёста, выпуская еще одно кольцо. — Я думал, что ты сможешь подтвердить мои показания. Ну ладно, потом, может быть, все прояснится.

— Прости за любопытство, — начал я, — но о чем тебя спрашивал Бюгден?

Ёста, прищурившись, посмотрел на меня.

— Пожалуйста, — ответил он. — Бюгден спрашивал, что мне известно о мортофине, или как он там называется, этот крысиный яд. Конечно, я сказал, что мне ничего о нем не известно и, кроме того, я член общества защиты животных и принципиальный противник всяких ядов.

— А у тебя есть алиби на вчерашний вечер? — спросил я.

— Да, надеюсь, — ответил он добродушно. — После следственного эксперимента я поехал к Левисону.

У профессора