сказала Сиг, глядя на дневной свет, пробивающийся сквозь высокие окна. Его не было чуть больше половины дня".

Рэб вспорхнул и уселся на плечо Каллена, взволнованно перепрыгивая с одной когтистой лапки на другую.

Следуй за Рэбом, — прокаркала птица, взмывая обратно в воздух. Быстро, быстро. Рэб нашел гончих Кельда".

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

БЛЕДА

Бледа стоял во дворе Драссила и ждал. Джин была рядом, и он чувствовал на себе ее взгляд, хотя и отказывался смотреть. С тех пор как Исрафил объявил, что они поженятся, она стала чаще улыбаться ему, чаще прикасаться к нему, даже если просто клала руку ему на плечо, когда он ее смешил.

Отчасти ему это нравилось. Он должен был признать, что это было приятно и вызывало в животе другие ощущения, которые тоже не были неприятными. Но он также остро ощущал присутствие своей матери в Драссиле, а также старого Эллака и еще дюжины его сиракских сородичей, и казалось, что они все время наблюдают за ним. Он так напрягался, чтобы сохранить холодное лицо, что, когда он ложился ночью в койку и гасили факелы, это было облегчением. Мышцы на лице болели так, что он даже не подозревал об этом.

Контролировать свои эмоции — дело непростое.

И Джин, похоже, становится все хуже, а не лучше.

Послышался стук копыт по булыжникам, и он был благодарен за то, что отвлекся, хотя и почувствовал прилив грусти.

Его родственники покидали Драссил.

Первой он увидел свою мать, которая въезжала во двор, словно жила в седле, что она, в основном, и делала. Она была в Драссиле почти всю луну, и все же они почти не разговаривали, и никогда не оставались наедине, хотя Бен-Элим был в этом повинен. Бледа смотрел на нее сейчас и не понимал, что она думает о нем: гордится или стыдится. Мысль об этом причиняла ему слишком сильную боль, и он быстро отогнал ее, быстро моргая — единственный признак того, что он вообще что-то почувствовал. Глаза матери коснулись его, переместились на Джин, затем на великие ворота и на небо, на вечно присутствующие очертания Бен-Элима, плывущего по течению. Рядом с ней ехал Ульдин, владыка Черена и отец Джин. Он тоже не улыбнулся своей дочери, но на мгновение склонил к ней голову, когда они приблизились к паре. Затем их свиты с грохотом въехали во двор; Эллак был там, и, несмотря на отсутствие одной руки, он держался в седле так же уверенно, как и все остальные.

Порыв ветра и шелест перьев — Исрафил и Кол грациозно приземлились по обе стороны от Бледы и Джин, ожидая, пока всадники доберутся до них. Великаны, королева Этлинн и ее отец, Балур Одноглазый, тоже стояли неподалеку, а во дворе выстроилось множество белокрылых — знак уважения или напоминание о силе, Бледа не был уверен.

Возможно, и то, и другое.

Что бы это ни было, Бледа чувствовал напряжение в воздухе. Члены свиты его матери, возможно, и владели искусством холодного лица, но некоторые из них не так хорошо умели скрывать свои эмоции. Бледа замечал белые костяшки на поводьях, натянутые луки на седельных колышках, лошадей с оттопыренными ушами или щелкающих ушами, когда настроение всадника ощущалось на каком-то уровне и передавалось. А Исрафил и Кол по обе стороны от него ерзали в такт, что, возможно, только Бледа мог прочесть: дрожь в крыльях, напряженность в мускулатуре.

Что-то не так.

Эрден и Ульдин остановились перед Бледой и Джин, Исрафилом и Колом.

"Мы дадим вам вашу десятину плоти, — сказал Ульдин без предисловий, — пошлем вам воинов из числа Сирака и Черена".

Тихий вздох пронесся по двору, казалось, изменения в Исрафиле и Коле были незначительными, но Бледа заметил их: расслабление крыльев, медленный вздох Кола.

Мать и Ульдин еще не сказали им, и Исрафил подумал, что они уйдут, не приняв условий. Он бы этого не допустил. Моя мать и остальные, без сомнения, были напряжены из-за стыда. Еще одно пятно, когда мы преклоняем колено перед нашими новыми хозяевами. Почему нас просто не оставили жить на свободе? Сирак не создан для правил и предписаний Бен-Элима; мы — народ равнины, движемся вместе с временами года и солнцем, и нет ни ига, ни хозяина, который привязал бы нас к одному месту.

По возвращении в Аркону мы отправим небольшой отряд, чтобы показать нашу добрую волю, пока мы подбираем и организуем более крупные силы", — сказал Эрдене. Сначала вы получите сто всадников из Сирака, сто из Черена. Больше будет позже".

Сирак и Черен отличаются честью в этом деле, — сказал Исрафил.

Честь? Их заставляют преклонить колено, чего Сирак не делал ни с кем до тех пор, пока дул травяной ветер.

'Они будут почетным караулом наших наследников. Бледы и Джин. Свадебный подарок, чтобы показать нашу приверженность их предстоящему браку".

Даже слово "брак" вызвало у Бледы значительный дискомфорт, и ему было трудно скрыть это от его лица.

Наш почетный караул! Разрешит ли Исрафил это? Формально воины не будут подчиняться никому, кроме нас с Джин. Мы были бы их повелителями.

Наступило молчание, затянувшееся, пока Исрафил обдумывал сказанное. В тот момент, когда Бледа решил, что время для ответа без оскорблений прошло, Исрафил кивнул.

Конечно, — сказал он.

Эрдене кивнула, а затем посмотрела на Бледу.

Пусть твоя стрела летит верно, — сказала она ему.

А твой конь никогда не споткнется", — ответил он, чувствуя, как его охватывает радостное тепло.

Она думает обо мне как о родне.

Ульдин что-то сказал Джин, но Бледа не расслышал, его сердце все еще взлетало от признания матери, а затем Эрдене и Ульдин поскакали прочь, к открытым воротам Драссила, их свита следовала позади. Только старый Эллак посмотрел на Бледу, когда они проезжали мимо.

Прежде чем Эрдене и Ульдин достигли ворот, перед ними выехала дюжина великанов на медведях — почетный караул, сопровождавший владык Арконы по восточной дороге.

Бледа и Джин стояли и смотрели на своих сородичей, великанов перед ними, горстка Бен-Элимов кружила в небе над ними, пока они ехали коротким путем по дороге мертвых, среди полей с каирнами, а затем повернули и направились на восток, быстро скрывшись из виду. Бледа пожалел, что не может взбежать по широкой лестнице на боевые башни и смотреть им вслед, пока они не исчезнут вдали.

Ее больше нет, но у меня есть ее напутствие. И еще те слова, которые она прошептала мне на ухо на оружейном поле, в тот