— Абсолютно.

Подыгрывание вызывало у неё доверительный тон.

— Георгий не учёл ещё одно обстоятельство. Назовись я Пандой, взяла бы на себя карму шаманки!

Почти все, кто приезжал на плато в поисках «мест силы», порталов и прочих эзотерических фантазий, оперировали стандартным набором специальных терминов, типа: карма, эгрегор, чакры, реинкарнация. И когда говорили между собой, произнося эти хрустящие слова, понимали друг друга с полуслова, что сразу сближало незнакомых людей. Когда подобные обсуждения случались в присутствии Терехова, а туристы возле стана геодезистов останавливались часто, то он тоже натягивал на себя маску посвящённого мистика, многозначительно кивал или даже сдержанно ронял одно слово:

— Согласен.

И сейчас, услышав о карме шаманки, он оценил поступок засланной Репьём помощницы, покивал и сказал:

— Карма шаманки — это сурово.

Тем самым подвиг гостью на ещё большую открытость и откровенность.

— Всякие такие игры остались в прошлом. Алтай перевернул всю жизнь! Поставил с головы на ноги. Тебе нравится Алтай?

Терехов посмотрел на её ноги.

— У тебя какой размер?

— Сорок четвёртый, — спокойно произнесла она. — А что?

Андрей внутренне изумился, но виду не показал. В кунге была солдатская пара сапог, но сорок третьего.

— Ботинки для работы не годятся. Здесь мокро, — он вынес крепкие, ещё советские кирзачи. — Примерь!

Большой размер обуви, видимо, тоже относился к прошлой жизни, поскольку её стройная ножка легко вошла в сапог.

— Как в футляре! — надела второй и прогулялась, словно на подиуме. — Надену ещё шерстяные носки.

Имея на короткой связи таких послушных принцесс, да ещё лёгких на подъём, Жора поразительным образом оставался холостяком и вёл чуть ли не казарменную солдатскую жизнь. Или комплексовал относительно её роста, будучи на полголовы ниже, или сержант Рубежов прав — Репей до сих пор не успокоился, рыщет в поисках сбежавшей загадочной подруги Ланды.

В кунге она поозиралась и вроде бы осталась довольна предстоящими условиями жизни.

— Готовить умеешь? — спросил Терехов. — Завтракаем — и на работу.

Похоже, ей нравился сухой деловой тон или искусно делала вид: за таким типом женщин обычно начинают сразу же ухаживать, либо вовсе игнорируют, если мужчины чувствуют, что такую высоту не взять. И даже не пробуют брать, не желая быть отвергнутыми или, хуже того, посрамлёнными. Она привыкла к обеим реальностям, и, кажется, обе они помощницу не устраивали. По тому, как Палёна готовила завтрак, стало ясно, что большую часть прошлой жизни она была одинока и всеядна, и почти то же самое испытывала в новой, исключая лишь мясную пищу. Терехову на травоядных в этом сезоне везло. Из яичного порошка, сухого молока и муки она сделала болтушку, после чего вылила на сковородку — и получилось что-то вроде омлета. К мясу она не прикасалась принципиально, поэтому Андрей демонстративно разогрел себе тушёнку.

По пути к первому объекту он коротко объяснил, что требуется от рабочего-реечника, отлично зная, что первую пару дней всё равно будет беготня, нервотрёпка и бесконечный громкий монолог вперемешку с матом, поскольку не было раций. Однако опыт прошлой жизни Палёны сильно повлиял на сообразительность и подчинение воле мужчины. Помощница довольно скоро поняла, что от неё требуется, и скакала от пикета к пикету крупной рысью — только великоватые голенища сапог хлопали. И сама напоминала нивелирную рейку, когда замирала в выжидательной позе.

Терехов иногда рассматривал её лицо в теодолит, пользуясь большим расстоянием, и отмечал старательность и спокойствие. При этом она не знала, что за ней пристально наблюдают через оптику. Иногда губы Палёны шевелились, причём как-то однообразно — то ли говорила сама с собой, то ли пела, и он не утерпел, спросил, что делает.

— Читаю мантры, — был ответ. — Помогает сосредоточиться.

И на блаженных в этом сезоне тоже везло.

К концу дня они уже сработались, и Терехов мысленно ругал и благодарил Репьёва: мог бы ведь сразу прислать девицу, а не двух солдат! Должно быть, жадобился, как с кунгом, и, когда припёрло, соблаговолил. И при этом, со скрываемым от себя же трепетом, ждал конца дня, точнее, начала ночи, когда они останутся в кунге вдвоём. Это же непременно случится! От одной мысли его, как юношу, бросало то в жар, то в холод: мужская, изголодавшаяся по женщине природа одолевала разум. Он, словно смакуя вкус, напивался вина, хмелел и чувствовал, что Палёна начинает ему нравиться. Она была выше него ростом, но это Терехова ничуть не смущало, напротив — добавляло азарта.

И так продолжалось до тех пор, пока он, словно физиологический толчок изнутри, не ощутил сначала тошноту, затем резкий приступ головокружения. Андрей успел присесть, спрятаться за камни, когда его вывернуло с такой неотвратимой силой, будто желудок вместе с кишками выпал наружу. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли круги: первой мыслью было, что дело всё-таки в некачественной тушёнке из армейских мобзапасов полувековой давности. Хотя он уже знал, что солдатский сухпай здесь ни при чём.

Андрей вытер выступившие слёзы, умылся, срывая мокрую траву, но облегчения не ощутил. Девица выжидательно стояла с рейкой, замерев, как солдат у полкового знамени. Терехов снял показания и махнул рукой, давая команду перейти на новую точку. Помощница ушла к другому пикету, а он сделал доворот инструмента и, когда прильнул к окуляру, увидел, что она поставила рейку вверх ногами: за целый день первый раз ошиблась. Андрей показал жестом, чтобы перевернула, и невооружённым глазом видел, как она переворачивает, но, когда глянул в оптику, ощутил некую тупость в мозгах.

Рейка осталась в прежнем положении, но главное было не в этом: держала её не помощница, не Палёна, а какая-то ярко-рыжая, с волосами наотлёт женщина в легкомысленных кожаных одеждах с ажурным узором, сквозь который просвечивало голое загорелое тело.

Если верить Севе Кружилину, он сейчас видел другую реальность, где тепло, как в индийских тропиках. Только голубых попугаев не хватало.

Терехов отпрянул от окуляра, проморгался — нет! Если смотреть невооружённым глазом, то с рейкой стоит помощница в оранжевом костюме и бейсболке козырьком назад. И при этом ещё курит.

Он протёр глаза, склонился к теодолиту и ощутил головокружение. Незнакомка не исчезла — напротив, виделась отчётливее, и почудилось, будто смотрела в трубу инструмента, по крайней мере, лицо было обращено к нему. Андрей отвернулся спиной и сел на камень: то, чего он тайно опасался, глядя на Севу Кружилина, замороченного туриста или рядового Ёлкина, кажется, начиналось и с ним. Стоит только чуть-чуть поддаться этому искушению, на секунду поверить в существование того, что тебе грезится, и все — слетишь с катушек! Будет тебе тут и запах ландыша, и рогатые кони, и параллельный мир...

Он стал жевать сухую траву, одновременно смаргивая видение и стараясь оттянуть, оторвать липнущее к нему сознание. И вроде бы удалось: горьковатая, жёсткая осока отвлекла, вернула к реальности. Ко всему прочему, он порезал травой язык и ощутил солоноватый вкус своей крови, которая окончательно привела в чувство. Но едва Терехов прильнул к окуляру, как от неожиданности у него застопорился шейный позвонок. Рыжеволосая была на линии прицеливания и теперь вроде бы манила рукой, протягивая ему повод, поскольку рядом стояли лошади — гнедой жеребец и серая в яблоках! Ещё он заметил у неё на глазах светлую повязку или маску с прорезями.