Терехов опасался засады во дворе, однако надо было рисковать и выходить наудачу. Он хотел достать из рюкзака лишь фонарик, но рука сама нащупала там нож в ножнах и помимо воли переложила его в боковой карман куртки.

Один рюкзак он взял за спину, другой, полегче, за лямки в руку, после чего приоткрыл дверь и прислушался — на площадке никого.

— Иди всё время за мной, — прошептал он и, ослепив видеокамеру фонарём, вышел из квартиры задом, одной рукой запер дверь.

Эти самодеятельные ухищрения в тот миг показались умными, почти гениальными.

Алефтина держалась за рюкзак на спине, и даже под его тяжестью, сквозь многослойную ткань и спрессованные вещи Терехов ощущал её лёгкую, почти невесомую руку. Вторая камера, над подъездом, тоже вытаращила мутный глаз и ослепла от света. На детской площадке подростков уже не было, однако в глубине дворика, за качелями, мелькнула неясная тень человека.

Андрей убрал фонарик в карман и, нащупав рукоять ножа, отстегнул фиксатор. Он повёл Алефтину вдоль стены дома, затем обогнул ограждение и с облегчением ступил под шелестящие кроны жёлтых деревьев. Человеческая тень настигла его и здесь, но оказалось, что это кто-то из соседей выгуливает собаку на поводке, которая потянула к прохожим, и послышался женский голос:

— Фу, рядом!

Возле машины в соседнем дворе никого не было, по пешеходной дорожке гуляла мамаша с коляской. Держа сигарету в зубах, она ещё успевала говорить по телефону. И всё равно Терехов прошёл сначала мимо, будто бы направляясь к дальнему подъезду, затем резко свернул и оказался с другой стороны стоянки. Вещи он покидал на заднее сиденье и туда же посадил Алефтину, на миг ощутив её ледяную и вспотевшую руку. Со двора он выехал без света, хватало отблеска фонарей, и, оказавшись на улице, сразу же развернулся в обратную сторону, проехал немного и прижался к бордюру.

Всё это проделал автоматически, будто опытный шпион, отслеживающий, нет ли хвоста. И через минуту хмуро посмеялся над своими мыслями и страхами, пообещав себе быть хладнокровней.

Соблазн сейчас же поехать к Рыбину в Белоярку был велик, и Мишка наверняка не раз уже звонил, но если приходили проверять квартиру, то наверняка информация уже пошла по постам ДПС на выездах. По глупости можно вляпаться на первом же, и это уже не психоз, не мания преследования — реальность. А надо как-то перекантоваться до утра, не попасть никому на глаза, рано утром подъехать к монастырю, получить от Репья пропуск в погранзону, потом паспорт — и можно брать билеты...

Терехов будто споткнулся на этой мысли и почувствовал пустоту под ложечкой: если по доносу забирались в квартиру и искали Алефтину, сигнал уже пошёл не только по постам! Он точно не знал, как действуют милицейские розыскные опера, но ещё с училища помнил, какими способами и средствами перекрывается граница, вероятные пути подхода или отхода нарушителя. Вряд ли менты изобрели ещё что-либо, план перехвата похож, как две капли воды. И виноват сам: нахвастал шефу про женитьбу, да ещё свидетельство о браке показал. Невеста ещё не знает своей новой фамилии, а она уже впечатана в каких-нибудь электронных поминальниках авиакасс, аэропорта, вокзалов...

Он досадовал и ругал себя, одновременно отлично понимая, что, повторись ситуация, сделал бы то же самое, поскольку в тот миг испытал грубоватое мужское торжество варвара, повергнувшего противника наземь. Всю жизнь ему не хватало именно этого чувства, дающего уверенность победителя, и сейчас, схватившись в поединке с незримой, но осязаемой системой, он ощущал невероятный прилив сил и был почему-то уверен, что выход найдётся из любой, самой безвыходной ситуации. Только всякий раз надо прислушиваться к себе, ловить некие импульсы и повиноваться сиюминутному внутреннему движению, даже если оно идёт вразрез с логикой и разумным представлением о мире.

Где переждать ночь, он даже не задумывался, отъехал несколько кварталов, свернул в переулок и втиснулся в первый попавшийся полупустой двор пятиэтажки. Здесь он перенёс рюкзаки в багажник, превратив салон в спальню, и только угнездившись на откинутом водительском сидении, вдруг с каким-то весёлым азартом подумал, что это их первая брачная ночь.

Привыкший к экспедиционному бродяжничеству, он не ощущал чувства бездомности, которое началось именно с того мгновения, как они покинули стены квартиры. И опять возникло желание сообщить Алефтине о её гражданском состоянии замужней женщины, но прислушался к её ровному дыханию и понял, что молодая жена преспокойно спит, положившись на его интуицию.

До пяти утра он слушал это дыхание, словно стук маятника часов, и, эмоционально притомившись за день, даже ни разу не задремал. В шестом часу Терехов запустил двигатель и выехал из случайного двора. Законная супруга спала на заднем сидении, плотно сложившись пополам, как складной шведский нож, однако на повороте её рука откинулась и, вялая от сна, оказалась между передних спинок. Длиннопалая кисть напоминала гроздь созревшего винограда, который ещё называют «дамскими пальчиками». Он ехал и любовался изяществом и наполненной, сочной зрелостью этой безвольной руки, чувствуя, как ей хорошо и безмятежно спится.

Близко к воротам Репьёвского пристанища он подъезжать не стал, оставил машину на затуманенной прибрежной улице и пешим добрался к задымлённому густой влагой и отпотевшему монастырю.

Они недоговаривались о конкретном месте встречи, почему-то упустили столь важный момент для послушника, лишённого собственной воли. Однако тот уже был на ногах и поджидал возле стены, стоя, как пограничник, у столба с вмонтированной иконой, как с госсимволикой, только вместо автомата в руках была сторожевая трещотка. Вероятно, в ночное время он исполнял обязанности охранника, поэтому был до утра свободен.

За изгородью обители вернувшийся из самоволки Жора выглядел проще, поэтому вместо приветствия сразу же спросил:

— Где она?

— Дома, — влёт соврал Терехов. — Где же ещё?

Алефтина тем часом спала в машине, пользуясь густым туманом, который не пробивало рассветное солнце.

— Зачем ты оставил её в квартире? — взъелся Репей. — Вообще не соображаешь? Это же опасно!

— Ты пропуска достал? — невозмутимо спросил Андрей. — Мне некогда.

Послушник Егорий опомнился, сделался покорным и даже услужливым.

— Прости, брат... Вот пропуска.

Достал из-под куртки спортивного костюма и подал бумажки, свёрнутые вчетверо. Они и в училище бегали в самоволки точно в таких же зелёных костюмах с белыми полосками на рукавах, и назывались они олимпийками.

— Билеты лучше купить через Интернет, — посоветовал Репей. — Если сторожок стоит, вылезет какая-нибудь хрень, вирус — это знак.

— Ладно, разберусь...

— Ты торопишься? Мне сказать тебе надо...

Похоже, он опять приставал со своей исповедью.

— Говори, только коротко и быстро.

— Вы когда улетаете?

— Не скажу, — ответил Терехов. — Из конспиративных соображений.