черного дыма, прямо к их острову. С устрашающим грохотом она пронеслась над головами детей, которые в ужасе бросились на землю, и рухнула посреди леса, застряв в кроне высокого дерева. К счастью, пожар потух сам собой. Лишь черные клубы дыма еще какое-то время поднимались вверх, и у детей слезились от дыма глаза.

Во второй половине дня они взобрались на дерево, чтобы осмотреть обугленный остов самолета. Хвостовая его часть выгорела вся, но кресло пилота почти не пострадало, только немного подкоптилось. Дети его отвинтили и с трудом стащили вниз, отнесли на виллу, чтобы впредь оно служило им в качестве кресла-качалки.

Пока они радовались новому предмету мебели, Зепп незаметно вернулся в лес и еще раз взобрался один на дерево, в обгорелый остов самолета. Потому что он еще раньше приметил здесь кое-что такое, о чем не хотел никому говорить. Впереди, рядом с приборной панелью он видел микрофон, и в нем сразу зародилось намерение передать через микрофон послание. Зепп ведь очень неплохо разбирался в технике. После того, как он долгое время ковырялся в устройстве и переключал тумблеры, он вдруг услышал в наушниках – которые с самого начала нацепил – легкий шорох и пощелкивание… Значит, эта штука заработала, он мог по ней что-то передать! Сердце у него заколотилось, когда он установил передатчик на средние волны и лихорадочно соображал, какой бы текст передать.

– Алло, алло, – сказал он в микрофон и в ту же секунду без всяких затруднений знал, что надо сказать: – Мы, одиннадцать детей с судна «Огненная Земля», не погибли, а очутились на маленьком острове в океане. Пожалуйста, заберите нас отсюда!

«Это наверняка не имеет смысла, но я все же попытаюсь еще раз!» – думал Зепп, и он произнес свое послание второй раз и потом третий. Но тут передатчик коротко прогудел – и все шорохи смолкли. Как ни старался Зепп, больше он не смог извлечь из аппарата ни звука.

Пристыженный, он слез с дерева и так злился на свою неудачу, что даже ничего не рассказал остальным детям о пережитом наверху.

* * *

Однажды вечером Штефан предложил им сообща придумать этому острову название.

– Ведь мы, вообще-то, его открыватели и должны позаботиться о том, чтобы он впоследствии был нанесен на карту. И как его должны будут там обозначить?

Они долго искали подходящее название. Диана предложила «Обезьянник»; Оливер выступал за «Остров Одиннадцати». Но Штефану все это казалось недостаточно метким. Он снова включил свое латинское высокомерие и заявил, что Insula Puerorum – самое уместное наименование, заслуживающее нанесения на карту мира.

– А что это значит? – спросила Диана.

– Остров мальчиков, – ответил Штефан.

– Так, а как же мы, девочки? – обиделась Лина.

– Pueri означает не только мальчиков, – успокоил ее Штефан, – но вообще детей.

– Ин-су-ла пу-э-ро-рум… – пробовал произнести Оливер. – Нет, это слишком длинно. И слишком научно. А если сократить: Инсу-Пу?

– Инсу-Пу в самый раз! – загалдели дети. Это звучало так по-иностранному. Не то по-китайски, не то по-африкански. Им так понравилось, что в тот же вечер их охватила назывательная лихорадка. Они норовили снабдить красивым именем каждое дерево и каждое животное на Инсу-Пу. Так, к примеру, появилась Бо-Па, она же Бопа, пальма Бобо, самое высокое дерево на острове. Или: Лы-Фа-Кла, лыковая фабрика Клаудиа, она же Лыфа. Или Репикура, речка-питья-купанья-рыбы, протекающая по острову и дающая детям не только питьевую воду, но и вкусную рыбу. Нерапа – неразлучная парочка, язвительное сокращение, придуманное Куртом Конрадом, которое он применял как к Диане с Томасом, так и к Клаудиа с Зеппом.

Все вдруг заговорили между собой на зашифрованном языке, который не понял бы ни один посторонний. Никто, кроме островитян Инсу-Пу, не понял бы, что хотел сказать Пауль, когда за обедом требовал све-са-мол (свежий салат из моллюсков) с ка-пю (картофельное пюре).

Когда они провели на Инсу-Пу уже три месяца, если верить календарю Оливера, вырезанному на коре, то отметили этот квартал праздником. Украсили виллу, Лина приготовила праздничный ужин, для которого охотник Курт Конрад и зеленщица Катрин добыли лучшие продукты. Оливер держал речь, а потом они освятили свое знамя. И хотя оно состояло из некогда белой рубашки Томаса, когда его подняли на мачту, оно трепетало на ветру, и даже издали можно было прочесть на нем надпись, сделанную красным ягодным соком: «Инсу-Пу». А большего от знамени и требовать нельзя.

После пира Диана, которая давно уже была полностью здорова, показала новенькие акробатические этюды. Но кульминацией праздника стал сюрприз особого рода. Штефан вдруг встал и скромно сказал, что хотя он и не поэт, а всего лишь доктор, да и то не настоящий, все-таки он сочинил песню, а Вольфганг придумал для нее музыку, и сейчас она будет исполнена.

– Валяйте! – закричали дети.

И Штефан в сопровождении флейты Вольфганга спел песню про Инсу-Пу:

На нашем острове Инсу-Пу

Скучно не будет никому,

Тут всем деревьям есть простор,

Тут всюду звучит обезьяний хор;

Но и они не должны забывать

Исправно орехами нас снабжать.

С утра до ночи мы все в трудах,

Ох и ах.

На нашем острове Инсу-Пу

Особая мода у нас в ходу;

Мы шубки из заячьих шкурок шьем

И лапти из лыка себе плетем.

Рубашка годится только на флаг,

На теле текстиль истлевает во прах.

А что поделаешь, смех и грех,

Ох и эх.

К нашему острову Инсу-Пу

Причалит однажды корабль на плаву.

И мы на палубе будем стоять,

Долго мы берегу будем махать.

Без нас нашей вилле придется остаться,

В ней обезьяны пускай веселятся.

Пускай здесь скачут и ловят мух,

Эх и ух.

– Браво! – кричали дети и вдохновенно хлопали в ладоши.

– И чем же мы будем махать этому берегу? – с грустью спросила Лина.

– Платочком, – сказал Штефан.

– Скорее бы уже причалил этот корабль, – размечталась Лина. – В запасах нашего белья осталось всего пять платочков! Не хватит на одиннадцать отплывающих.

– Почти по полплаточка на нос, – быстро подсчитал Зепп и ухмыльнулся: – Для насморка этого будет маловато, но хватит для того, чтобы помахать.

Происшествие на Репикуре

Кто имел дело с детьми, тот знает, что в каждом школьном классе, в каждой спортивной команде по плаванию или по гимнастике, всюду там, где дети собраны в группы, обязательно есть один, кого остальные терпеть не могут.

Вот и на Инсу-Пу был один такой,