Он продолжил.

– Так что обещай мне, прямо сейчас, когда мой член все еще внутри тебя, ты голая на мне в моей постели, мы делимся тем, что только что разделили, мы знаем вкус того, что это такое порознь и знаем, что нам лучше вместе, что ты не оставишь меня. Ты не потеряешься в своей голове и не останешься там, несмотря ни на что. Ты останешься со мной до тех пор, пока тебе не станет нечего делать, если это когда-нибудь случится.

Я могла пообещать это.

– Ладно, дорогой. Обещаю, – тихо сказала я. Его глаза медленно закрылись, потом открылись, его рука скользнула по моим волосам и притянула мой рот к своему.

Он нежно поцеловал меня, затем его пальцы нежно сжали мою голову.

Я получила сообщение и слегка отстранилась.

– Ненавижу терять тебя, – прошептал он, – но ты должна отвалить от меня, милая. Нужно избавиться от этого презерватива, тогда мы сможем поговорить о дерьме, о котором я не хочу говорить, когда ты сидишь на моем члене.

Мои губы дернулись, я прошептала: «хорошо», затем медленно отодвинулась от него, не торопясь, не любя ощущение потери его, но действительно любя то, как его глаза стали ленивыми, когда я вытащила его из себя.

Как только я потеряла его, он перевернул меня на спину, наклонился и поцеловал мою грудь, затем поцеловал подбородок и скатился с кровати.

Я наблюдала, как уходя, он поднял джинсы, и оценивала его задницу, как делал это он. Затем мой взгляд переместился на татуировку «Хаоса», которая охватывала его спину, и я тоже оценила это. Все это я оценила, одновременно отмечая то, как свободно двигалось его долговязое тело, прежде чем он исчез за дверью.

Я подняла глаза к потолку и улыбнулась.

У него были точно такие же мысли, как и у меня. Он знал, что нам нужно поговорить, и он знал, о чем нам нужно поговорить. Он собирался дать мне это.

Я перекатилась к краю кровати, протянула руку и схватила свои трусики, и так как футболка Шая была ближе всего ко мне, я схватила ее. Я натянула трусики, лежа на спине, села, натянула его футболку через голову, и моя улыбка вернулась.

Его рубашка пахла им.

Еще один кусочек рая.

Устроившись по-турецки на кровати, я огляделась вокруг и удивление поразило меня, придавив (но не вытеснив, ничто не могло этого сделать кроме, возможно, конца света) мое счастливое Моджо15.

Шай жил в квартире, которая была немного старше и более изношенной, чем моя. Ковер не был большим. Стены нуждались в новом слое краски, и они нуждались в нем еще около семи лет назад. Вокруг были коробки и вообще никаких личных вещей. Как будто он еще не переехал сюда.

Я никогда не была у него дома, и знала, что он проводит много времени в комплексе, но еще я знала, что у него было свое собственное место в течение долгого времени.

Может быть, он недавно переехал, хотя, если это был шаг вперед, мне было интересно, где он раньше жил.

Я была в гостиной, и, как ни странно, его кровать тоже. Она была у стены в задней части комнаты, но еще там было две двери со стороны гостиной, и я решила, что, по крайней мере одна из них должна быть спальней. У боковой стены стоял диван, но он был завален коробками. Был также старый телевизор на подставке примерно в двух футах от изножья кровати. Там был один ночной столик с лампой, куча мелочи, упаковки от презервативов, и на этом все. Никакой другой мебели. Никаких комодов. Никаких книжных полок.

Ничего.

Все было опрятно, учитывая, что любое пространство, заполненное коробками, точно не будет выглядеть аккуратно. Было также удивительно чисто. Но это был не дом. Даже близко к этому. Даже не холостяцкая берлога.

Это было похоже на место, чтобы время от времени останавливаться и хранить вещи.

Это заставило меня чувствовать себя неловко.

Что не заставило меня чувствовать себя неловко, так это когда Шай вернулся в комнату со своей байкерской грацией, выставив грудь напоказ.

Как только я увидела его, я встала на колени и подошла к краю кровати.

Шай, его глаза смотрели на меня, его лицо смягчилось, когда он сделал именно то, что я хотела. Он подошел прямо ко мне.

Я обняла его и прижалась губами к его груди.

Он обвил одной рукой мою шею, а другой скользнул в мои волосы, обхватывая затылок.

Вот оно снова, это чувство.

Любимая.

Правильно.

Я оторвала губы от его кожи и положила туда подбородок, увидев татуировку «любовь умирает».

Я видела две татуировки на внутренней стороне его предплечий, и подозревала, что, как и всех братьев, у него была эмблема «Хаоса» на спине. Эти три татуировки были у всех братьев, две татуировки Шай выбрал набить на предплечьях, остальные могли набить где хотят. Эмблема клуба у него на спине, у всех ребят она была на спине. Они получали татуировку на спину в ту минуту, когда клуб голосовал за их полное членство.

Никогда не видя его груди, я не видела единственную татуировку, которая не имела никакого отношения к «Хаосу».

– Любовь умирает? – тихо спросила я, поднимая на него взгляд.

Его рука мягко вцепилась в мои волосы, а пальцы на моей шее слегка впились, и он разбил мне сердце, когда тихо ответил.

– У меня были мама и папа, которых я любил, они умерли. У меня был любимый дядя, который не защитил нас от этой суки, и эта любовь тоже умерла. Однажды ночью когда мне было семнадцать, я слушал, как они ссорятся, а она все еще жаловалась на то, что им нужно кормить еще два рта, одевать еще два тела, чтобы они не могли поехать на Гавайи или еще куда-нибудь, и я знал, что на следующий день ее настроение испортит мне неделю, потому что она всегда вымещала это дерьмо сначала на нем, а потом на нас. Он не прикрывал наши спины во время ссоры, и я знал, что он не будет прикрывать наши спины на следующий день. В ту ночь моя любовь к нему умерла. Я держался, но она ускользнула. У меня было поддельное удостоверение личности, чтобы покупать выпивку, поэтому я вылез из окна и пошел в круглосуточное тату-заведение, – он поднял руку, указывая на татуировку.