А, черт! Денег же нет! Куда он ее поведет без гроша в кармане?! Она теперь тоже на мели и не станет, как прежде, на него тратиться.

Вот жопа, а! Просто полная жопа, а не жизнь! Позвонить, что ли, этому кренделю и на шантаж его развести? А что, почему нет?

– Ма! – заорал Павлушка, отшвырнув одеяло и обнаружив к неудовольствию своему, что он еще и в ботинках на кровати.

Надо же было так ухандокаться вчера этим палевом. Угостили тоже! Да, халява сладкой не бывает. Пора, пора зарабатывать по-крупному, пускай даже вот и шантажом.

– Ма! Ты дома?!

Мать пнула ногой дверь его комнаты, выросла на пороге суровым изваянием вселенского укора и спросила, поджимая губы:

– Чего орешь, очухался, скотина?

– Ма, телефон дай.

– А твой где?

– В Караганде, где! У меня на нем минус полтинник. Дай домашний, ма, будь человеком, – заныл Павлушка, сосредоточив в своих мутных глазах все свое очарование.

На мать его трюки давно не действовали, но телефон она ему подала, попутно упрекнув, что за него он не платит тоже, а у нее зарплата не резиновая. Он кивал, умильно скаля зубы, не забывая, правда, указывать ей на дверь.

Как только мать ушла, Павлушка быстро по памяти набрал номер и замер в ожидании. От того, что ему сейчас ответят, как воспримут то, что он скажет, зависело многое в его жизни. Он ведь мог очень круто взлететь, да. И мог потом начать жить по-другому. Не так, как сейчас. Разве дело: просыпаться в ботинках под одеялом и себя не помнить?!

– Да, – ответили ему.

– Добрый день, – вкрадчиво произнес Павлушка и не сдержался, паяц хренов, ляпнул: – А я знаю, что вы сделали прошлым летом…

– Пошел ты!

Трубку бросили. А кто бы сделал по-другому? И чего выпендрился? Зачем сказал именно так? Голливудские страсти покоя не дают? Идиот! Жить он по-новому, по-серьезному собрался. Начал уже, что называется!

– Да! – снова проговорили в трубку, когда он повторил звонок.

– Прошу прощения, я оговорился, – заспешил Павлушка, нервно покусывая губы.

– Ну!

– Я хотел сказать, что я знаю, что именно вы сделали в ту роковую для многих из нас новогоднюю ночь.

– Что за ерунду ты несешь, придурок?! – на другом конце трубки тяжело задышали.

– Это не ерунда! Я все видел своими глазами. На меня ведь мало кто обращал внимание. Все ходили, суетились, трахались, скандалили, выясняли отношения и… кое-что еще. Не так ли?… До меня никому не было дела. Кому нужен придурок-наркоман, без причины хихикающий? А хихикал я не зря. И над вами тоже посмеивался.

– С какой стати?

В голос откровенно просочился испуг, и это радовало. Это обнадеживало, это заставляло грезить о той самой жизни, начать которую было просто необходимо. Рубеж старой подступил уже к самому горлу, хватал за кадык и душил.

– Потому что я видел, что вы делали с тем самым пузырьком, который потом оказался в руках у той глупой курицы, на которую все валят. Но мы-то с вами знаем, что она ни при чем.

– То есть?

– Она никого не отправляла на тот свет. И склянка из-под яда оказалась в ее руках случайно. Так ведь? – он с гаденькой улыбкой выпростал из-под одеяла обутые в ботинки ступни, посмотрел и начал разуваться, сдвигая с пяток. – А почему вы не спрашиваете меня, чего я хочу? Вопрос-то закономерен, не так ли?

– И чего ты хочешь?

– Честно?

– Разумеется.

– Денег! Я хочу очень много денег!

– А если я скажу, что у меня их нет?

– Я не поверю! – Павлушка захихикал, с облегчением пошевелив высвободившимися из кожаного плена ботинок пальцами ног. – И… И меня, если честно, это совершенно не заботит. Мой секрет стоит очень дорого. И вы заплатите мне. Готовы?

– Допустим, – осторожно согласились на том конце провода. – Сколько и когда?

– Завтра в десять утра в подвальчике на Крушининой, – он назвал адрес, не забыв указать сумму, от которой, разумеется, ахнули. – Не опаздывать! Да, и… Скажу вам сразу, мои показания хранятся у нотариуса, и если со мной что-нибудь случится… Ну, одним словом, вы меня понимаете…

Его поняли отлично и на встречу согласились, предупредив, что могут задержаться. Сумма была немалой, и надо было изрядно подсуетиться, чтобы ее собрать.

– Собирайте, – милостиво позволил Павлушка, сыто улыбаясь в предвкушении. – Можете и задержаться немного, это не принципиально.

– Вы мне мобильный свой на всякий случай продиктуйте, вдруг возникнет необходимость с вами созвониться.

Испуганный голос абонента сделался просительным, и Павлушка смилостивился, продиктовал. Опустил трубку домашнего телефона и тут же почесал сальную макушку. Придется у матери стольник выпрашивать. Мобила в минусах, а абонент сказал, что может позвонить ему. Придется выпрашивать у матери. Скандалить примется, точно. Ладно, умаслит, пообещает ей отдать долг сполна. Она поверит. Он не раз ей крупные куски отваливал.

– Ма, чего стряпаешь?

Павлушка вышел на кухню после ванны человек человеком. Волосы аккуратно зачесаны назад. Чистенькие спортивные брюки, рубашка с короткими рукавами в тон. И парфюм даже нашелся в дальнем ящике. Завалялся с лучших альфонсовских времен, теперь вот пригодился. Побрызгал им на свежевыбритые щеки.

Никогда не думал, что доживет до постыдного шантажа. А ведь даже машину приличную имел и золотые часы. Все спустил, все прогулял. Но теперь!.. Теперь категоричное «нет» всем порокам. Получит большие деньги и вложит их куда-нибудь. В какой-нибудь бизнес. Или акции купит и будет на проценты жить. А мать надо куда-нибудь отправить отдохнуть. Устала, измоталась в своей фирме главным менеджером. Ни сна, ни отдыха, ни выходных. Отправит точно на какой-нибудь прославленный курорт. И ей хорошо, и ему… квартира свободная. Можно будет и отпраздновать начало его новой жизни. Ленку, к примеру, позвать. Еще парочку подружек, с которыми зажигал раньше. Они теперь тоже вроде на нуле после своих обманутых папиков, вот он и их порадует.

– Кашу будешь, Паша? – мать одобрительно улыбнулась.

Она любила своего непутевого сына. Любила, когда он чистил перышки и представал перед ней эдаким щеголем, за которого было не стыдно. Может же мальчик держать себя в руках, еще как может. А то, что не определился пока, так то вопрос времени.

– Паша кашу будет, – он поцеловал мать в плечо. – Никуда не хотела бы съездить на отдых на пару недель, а, ма?

– Не хотела бы! – мать покосилась на него со смешком. – Кто же не хочет?! Только туда, куда я хочу, знаешь, сколько денег нужно?

– А если я тебе денег дам? – Павлушка сел за стол и принялся грызть сухую баранку, валявшуюся в сухарнице недели две. – Просто возьму и дам тебе денег, ма. Что скажешь?